приказаний.

В этих нынешних своих покоях Цыси окружила себя так любимой ею роскошью: столики украшала инкрустация, мягчайшие стулья и диваны покрывал алый атлас. Сюда вместе с хозяйкой переехали многочисленные часы, цветы, птицы, вышитые тюфячки для ее собачек, книги и письменная парта, ящики, в которых хранились свитки. Над алыми дверями, соединявшими комнаты, нависали золотые кровельки. А из самого уединенного двора своего дворца императрица могла выходить в парк, что так мил был сердцу Предка Цяньлуна. Здесь, под солнечными лучами, проникавшими сквозь бамбуковую листву, сидел он в старости и предавался своим грезам. Двери в этот парк имели вид полумесяца и обрамлялись искусной мраморной резьбой. Ограду расцвечивала мраморная мозаика. Под древними соснами, склонившимися от возраста к земле, вырос глубокий мох, а под высоким солнцем воздух полнился сладковатым запахом сосновых иголок. На дальнем, освещенном и теплом конце парка стоял всегда запертый павильон, ключ от которого имела только императрица. Здесь когда-то Великий Предок Цяньлун спал в своем гробу, ожидая благоприятного дня для погребения.

Цыси любила приходить в это старинное безмолвие, но гуляла здесь всегда в одиночестве. Молодая женщина чувствовала, как ее бремя давит ей на плечи все сильнее. Только сильный мог выдерживать ту жизнь, которую она себе теперь установила. Каждый день правительница поднималась в холодный и тоскливый рассветный час, ее одевали, и в своем желтом императорском паланкине она отправлялась в Зал аудиенций. Теперь, однако, Цыси появлялась там не одна. Памятуя о своем твердом намерении всегда и со всеми быть скромной и непобедимо вежливой, она приказала сестре-регентше сидеть вместе с ней за особой занавеской, которая отныне постоянно скрывала Мать императрицу.

Цыси объявила, что трон Дракона пуст и останется пустым, пока молодой император не сможет сам править страной. Однако за шелковой занавеской восседали бок о бок вдовствующие императрицы, окруженные своими фрейлинами и евнухами. А справа от пустующего трона стоял принц Гун и выслушивал принцев, министров и всех тех, кто приносил свои жалобы.

Однажды зимой жаловаться пришли губернаторы южных провинций, которых изгнал мятежник Хун, правивший теперь в городе Нанкине. Эти люди молили регентш покончить с его властью и восстановить справедливость.

Старший наместник, который долгое время правил провинцией Цзянсу, был старым толстым человеком. На верхней губе у него вились два пучка длинных серых волосков, которые смешивались с жиденькой вислой бороденкой. Он неловко опустился на колени, и холод мраморного пола пополз ему в кости сквозь подушки из конского волоса. Однако как же смел вель ожа подняться перед пустым троном и шелковой занавеской?

— Этот мятежник Хун, — провозгласил губернатор, — начал свой злодейский путь как христианин, то есть отведал иноземной религии. Он также не является настоящим китайцем: его отец был невежественным хуторянином, выходцем из племен южных горцев. Но этот Хун, чье настоящее имя Сюцюань, желал возвыситься. Он изучал науки и, наконец, явился сдавать императорский экзамен, надеясь получить губернаторскую должность. Однако экзамен сдать не смог, сделал новую попытку и снова не сдал. Три раза соискатель терпел неудачу. Но как-то в этих своих заботах он встретил одного христианина, и тот рассказал ему, как на землю сошел иностранный бог Иисус и воплотился в человеческое существо, а когда был убит врагами, то воскрес и вознесся обратно на Небо.

Удрученный своей неудачей, Хун проникся завистью к этому богу, и ему стали являться видения. А потом он объявил себя воплощением Иисуса и призвал всех подневольных и всех непослушных сынов последовать за ним, чтобы с их помощью свергнуть династию и установить новое государство, которое будет называться Небесным государством великого благоденствия, а верховным правителем станет он сам. Хун пообещал, что тогда всех богатых сделают бедными, а бедных — богатыми и что те, кто сейчас стоит высоко, падут, а те, кто низок, возвысятся. От таких обещаний последователи его множились и теперь исчисляются миллионами.

Грабежом и убийствами бунтовщик захватил немалые земли и приобрел много золота. У белых людей он накупил оружия. Ежедневно к нему присоединяются все новые и новые разбойники и головорезы, которые именуют своего предводителя не иначе, как Небесный царь. Хун имеет волшебные способности, от которых его люди впадают в бесчувствие и имеют видения. Говорят, что этот Небесный царь может вырезать солдат из бумаги, подышать на них, и они становятся людьми. Повсюду добропорядочные подданные обезумели от страха. И в самом деле, если этого дьявола не уничтожить, то вся наша страна погибнет. Однако кто смеет приблизиться к нему?.. Не имея совести, не заботясь о том, что праведно, а что нет, Хун смущает честных людей и берет над ними верх.

За желтой шелковой занавеской этот доклад слушала Мать императрица и все более распалялась от гнева. Не позволять же, чтобы какой-то негодяй разрушил государство, пока сын еще ребенок! Императорские армии должны быть преобразованы. Надо возвысить новых генералов. Она могла проявить снисхождение там, где это оказывалось уместно, но она больше не потерпит этого мятежника, а то он заглотит все царство, и тогда кто его прогонит?

В тот день, придя, как обычно, после аудиенции в личную тронную комнату Цыси, принц Гун нашел хозяйку холодной, надменной и решительной. Это была одна из многих личин императрицы. Цыси могла порой выказывать такую мягкость, что народ прозвал ее Нашей великодушной и Священной матерью и Гуаньинь Милостивого лица, и в то же время она могла быть такой же неумолимой и жестокой, как палач у плахи. В этот день принц Гун не встретил ни Великодушной матери, ни Милостивого лица, но увидел перед собой сильную и яростную правительницу, которая не собиралась прощать слабостей нерадивым министрам.

— Где тот генерал, что командует нашими императорскими армиями? — спросила она со своего трона. — Где этот Цзэн Гофэнь?

А командующий императорскими армиями Цзэн Гофэнь был выходцем из среднеюжной провинции Хунань и принадлежал к известному сельскому роду. Дед Цзэна учил его мудрости и наукам. Когда же юноша овладел обширными знаниями, то предстал на императорский экзамен и с первого раза блестяще его выдержал. Вскоре молодой человек был принят в столице и удостоился должности в правительстве. Но вот вспыхнуло восстание, и как уже опытный чиновник, Цзэн Гофэнь получил от Трона приказ отправиться на юг и восстановить там императорские армии, разбитые мятежником Хуном. Генерал обучил прекрасное войско, названное хунаньскими храбрецами, но прежде чем идти на Небесного царя, решил дать им понюхать пороху в войне против местных разбойников. К сожалению, он так долго закалял своих крестьян-ополченцев, что другие генералы совсем потеряли терпение, ибо за это время мятежник Хун отвоевал почти половину юга. Разъяренные полководцы доносили на своего медлительного соратника в столицу, и теперь высочайшая придала их жалобам силу своего приказа.

— Как смеет этот Цзэн Гофэнь, — спросила она принца Гуна, — удерживать все силы храбрецов в то время, когда каждый день мятежники отхватывают у нас на юге все новые и новые провинции? Когда мы потеряем все царство, что за польза будет от его храбрецов?

— Высочайшая, — отвечал принц Гун, — даже когда храбрецы идут в наступление, они не могут быть повсюду одновременно.

— Они должны поспевать повсюду одновременно! — воскликнула Мать императрица. — Долг предводителя — посылать их во все края, наносить удары там, где мятежники сосредоточиваются, в тех местах, в которых они замышляют напасть, и везде, где они угрожают прорвать наши ряды. Что за упрямец этот Цзэн Гофэнь, если он ведет свою войну в одиночку!

— Высочайшая, — сказал принц, — осмеливаюсь предложить стратегию. В настоящее время мы находимся с англичанами в состоянии перемирия, и они предложили нам принять услуги английского воина, который возглавит сопротивление мятежникам. Если сначала белые люди поощряли мятежника Хуна, потому что он называет себя христианином, то теперь считают его сумасшедшим, и нам следует этим воспользоваться.

Императрица обдумывала слова принца Гуна. Ее тонкие руки покоились на резных подлокотниках трона, и казалось, что это заснувшые, блистающие геммами птицы. Однако вскоре ее пальцы беспокойно забарабанили своими золотыми щитками по жесткому дереву.

— Знает ли Цзэн Гофэнь об этом предложении белых людей? — спросила она.

— Знает, — ответил принц Гун, — и напрочь его отвергает. По-моему, этот генерал так упрям, что