Следующий час прошел быстрее, и теперь Цыси опасалась лишь, что угаснет свеча. Если пошевелиться, то можно разбудить сына, а он так сладко спал, и ручка его сжалась в кулачок в руке матери. Все-таки следует разбудить служанку, чтобы та вставила в фонарь новую свечу. Императрица подняла голову, собираясь тихонько позвать женщину, но вдруг ее глаза, которые только что пристально разглядывали лицо спящего мальчика, уловили легкое движение кожаного полога палатки. Несомненно, это был ветер или струи дождя. Но все равно Цыси уже не могла отвести глаз от полога. И пока она так смотрела, кожу неслышно прорезал острый кинжал, и ошеломленная Цыси увидела руку, мужскую руку, а на большом пальце этой руки было кольцо из красного нефрита.

Императрица беззвучно схватила ребенка и кинулась с ним в дальний угол палатки, но в этот же миг внутрь протянулась еще одна рука, схватила ту, что держала кинжал, и отвела ее обратно. Ах, какой же знакомой показалась эта спасительная рука!..

Цыси застыла, слушая, как снаружи борются мужчины. Вот одна из стенок палатки прогнулась под тяжестью их тел, раздался стон, и затем все смолкло.

— Пришел твой конец, — едва слышно проговорил Жун Лу.

Какое же облегчение испытала Цыси, услышав родной голос. Она положила спящего ребенка, прокралась по ковру к двери палатки и выглянула в бурную ночь. Там стоял Жун Лу. Он сделал три шага ей навстречу, и глаза их встретились.

— Я знала, что ты придешь.

— Я тебя не оставлю.

— Он мертв?

— Мертв. Я сбросил тело в ущелье.

— Разве они не узнают?

— Кто осмелится произнести имя этого негодяя, когда увидит меня на его месте?

Они стояли рядом, глаза говорили с глазами, но ни он, ни она не делали больше ни шага навстречу друг другу.

— Когда я увижу достойную награду, — сказала она, — я отдам ее тебе.

— Я вознагражден тем, что ты в безопасности, — ответил Жун Лу.

И снова они не могли оторвать глаз друг от друга, пока он не сказал озабоченно:

— Почтенная, нам не следует задерживаться. Повсюду враги. Вам нужно удалиться.

— Ты один? — спросила она.

— Нет, со мной двадцать моих людей. Я спешил, и мой конь самый быстрый. — Печать у вас?

— Здесь…

Он отступил назад, повернулся и шагнул в темноту. Цыси опустила занавеску и прокралась обратно в палатку. Теперь можно было заснуть. Больше она не боялась. Родич стоял на страже рядом с ней. Цыси знала это, хотя тьма скрывала его. Впервые за много ночей она спала глубоко и покойно.

На рассвете дождь кончился, и тучи исчезли. Когда императрица выглянула наружу, то увидела голубое небо и долины, зеленевшие меж голых скалистых гор.

Спокойно, как будто этой ночи никогда и не было, она говорила с няней и со служанкой, а ребенка взяла за руку и повела на песок, где принялась искать ему на радость маленькие яркие камешки.

— Я завяжу их в платок, — объяснила Цыси ребенку, — и когда мы будем ехать, ты станешь с ними играть.

Казалось, никогда в жизни ей не было так спокойно. Окружающие обратили внимание на это тихое смирение. Императрица не смеялась и даже не улыбалась, потому что такое не подобало в траурном обозе, но она казалась уверенной и решительной. Ничего не было произнесено и по поводу того, что место капитана теперь занял Жун Лу и нового предводителя окружали два десятка его людей. В такие смутные времена лучше было не задавать никаких вопросов, однако все поняли, что императрица одержала победу, и каждый спешил выполнить свой долг.

Когда Цыси закончила завтрак, палатки уже были сложены и повозки готовы. Путешествие продолжилось. Рядом с наследником и его матерью ехал Жун Лу на высоком белом коне и гарцевали его стражники, по десять с каждой стороны. Вопросов по-прежнему не задавалось, а Мать императрица как будто не обратила внимания на смену караула. Она молча сидела на мягких подушках, занавески были раздвинуты, чтобы обозревать пейзаж, а если кто-то и бросал взгляд на высочайшую, то не удавалось увидеть, чтобы ее лицо было повернуто в сторону начальника императорской гвардии. А кто мог знать ее мысли?..

Впрочем, сейчас императрица почти ни о чем и не думала, ее беспокойный ум отдыхал. Несколькими днями пути она распоряжалась как хотела, потому что была в безопасности. Кульминация борьбы, решающая битва за трон Дракона должна была произойти в тот час, когда Мать императрица встретит императорский катафалк. Двигаясь теперь с постоянной скоростью, отряд войдет в Запретный город натри дня раньше траурного кортежа. Как только Цыси окажется во дворце, то сразу призовет членов своего клана и верных братьев покойного императора. Вместе они должны подумать, как захватить предателей. Захватить не силой, потому что в этом случае народ возмутится, но соблюдая порядок и приличия и доказав нечестивость заговорщиков, а также собственное право матери наследника регентствовать от имени сына. Краешком умственного взора императрица видела, как мрачно и угрожающе поднималась громада государственных дел. И все-таки в решающий миг она оказалась сильной и посвежевшей, потому что умела наслаждаться удовольствиями.

А эта осенняя поездка по сельской местности, конечно же, была удовольствием. Опасные горы отдалялись с каждым часом, Жун Лу ехал рядом, правда, сдержанный и молчаливый, так что они не могли ни разговаривать, ни даже смотреть в сторону друг друга. Но любимый был здесь, и ее жизнь находилась в его руках.

Так шли эти дни. Ночами путешественница сладко спала, а по утрам просыпалась голодная, потому что свежий северный ветер взбадривал ей кровь.

На двадцать девятый день девятого месяца лунного года Цыси, наконец, увидела столичные укрепления, поднимавшиеся над равниной. Ворота стояли открытыми. Хотя толпу с городских улиц убрали заранее, императрица все равно опустила занавески, чтобы ей не попался на глаза какой-нибудь иноземный варвар. Однако вокруг было пустынно. Город застыл в безмолвии. Новость прилетела сюда быстрее, чем пришагали человеческие ноги — даже самый нищий простолюдин знал, что тигры вступили в схватку, а кому из них достанется победа, пока было неясно. В такие времена народ выжидает.

Императрица заранее продумала все свои действия. Запретному городу она явилась в глубоком трауре, облаченная в одежды из белого холста. Ни одна драгоценность не подчеркивала ее красоту. Когда повозка остановилась между двумя рядами евнухов, Цыси со скорбным лицом ступила на землю, величественно прошествовала к экипажу Цыань и с безупречной вежливостью помогла кузине сойти. Затем, взяв Сакоту за руку, Цыси не только ввела кузину во дворцы, но любезно проводила до самых покоев. Только после этого она отошла к себе.

Не прошло и часа, как появился евнух от принца Гуна и сообщил:

— Младший брат принц Гун просит прощения, ибо знает, что Мать императрица не только измучена горем, но и утомлена путешествием. Однако государственные дела крайне безотлагательны, и он не осмеливается их отсрочить. Поэтому мой господин велит мне сказать, что ожидает аудиенции в императорской библиотеке, и вместе с ним ждут принцы и главы благородных маньчжурских кланов.

— Скажи принцу, что я немедленно иду, — ответила она.

Даже не подумав о еде и не поменяв одежды, Цыси снова отправилась в Восточный дворец и без церемоний вошла в покои Сакоты. Та лежала на кровати. Одна служанка расчесывала кузине волосы, другая заваривала ей чай, третья принесла любимые духи.

Цыси отстранила женщин.

— Сестра, — обратилась она к Сакоте, — пожалуйста, поднимись. Отдыхать сейчас не время. Мы должны дать аудиенцию. Цыань надула губы, но, взглянув на это гордое красивое лицо, потеряла охоту жаловаться. Вздохнув, кузина поднялась, служанки надели на нее верхние одежды, и опираясь на двух евнухов, она последовала за Цыси во двор, где ждали паланкины. Обеих дам быстро понесли в императорскую библиотеку. Там Мать императрица взяла Сакоту за руку, они бок о бок вошли в зал. Все встали и отдали им поклоны. Затем торжественно, как и подобало его траурным белым одеждам, вперед