Пока я соображаю, мисс Селия издает тихое рычание, потом поднимает свою железяку и —
Нет, это мне чудится, решаю я. Уж слишком оно дико выглядит.
— Я… я говорю, вы его прикончили, мисс Селия, — лепечу я.
Но мисс Селия явно так не думает. Хоть у меня в ушах и звенит по-прежнему, все равно звук такой, как будто цыплячьи кости ломаются. Выпрямляюсь, беру себя в руки, пока тут и вправду не произошло убийство.
— Он готов, он готов, мисс Селия. Вообще-то… — стараюсь удержать ее руку, — может, даже помер.
Наконец мне удается отобрать у нее кочергу, отшвырнуть в сторону. Мисс Селия отступает на шаг, удовлетворенно сплевывает. Розовый атласный халатик забрызган кровью.
— Да не помер он, — бросает мисс Селия.
— Почти.
— Он сильно вас ударил, Минни? — спрашивает она, но смотрит при этом на него. — Он вас сильно ударил?
У меня по виску течет кровь, но это от удара сахарницей.
— Вы его ударили гораздо сильнее.
Мужик стонет, и мы обе отскакиваем подальше. Подхватываю кочергу и обломок швабры. Нет уж, ей я это в руки не дам.
Псих переворачивается на бок. Лицо у него залито кровью, глаза закрыты, челюсть так и свернута на сторону. Но мужик умудряется как-то встать на ноги. И плетется прочь, жалкой вихляющей походкой. На нас даже не оглядывается. А мы смотрим, как он продирается через колючие кусты и исчезает за деревьями.
— Далеко он не уйдет, — говорю я, сжимая кочергу. — Вы ему здорово врезали.
— Думаете?
Я уважительно качаю головой:
— Прямо как Джо Луис.[35]
Она убирает с лица прядь волос, смотрит на меня, будто жуть как переживает, что мне досталось. Понимаю, что должна поблагодарить ее, но, честно, слов не находится. Это что-то совершенно новое, с таким мы еще не сталкивались.
Все, что могу выдавить из себя:
— А вы… решительная женщина.
— Я когда-то неплохо дралась. — Она глядит куда-то вдаль, смахивает ладонью пот. — Если бы вы знали меня десять лет назад.
На лице у нее никакой косметики, волосы висят как попало, халат похож на ношеное-переношеное домашнее платье. И тут я вижу. Вижу нищую белую девчонку, какой она была десять лет назад. Сильной, никому не давала спуску.
Мисс Селия идет в дом, я за ней. Среди кустов роз замечаю нож, нагибаюсь за ним. Господи, если бы этот псих его нашел, мы обе уже были бы на том свете. В гостевой ванной промываю свою рану, заклеиваю пластырем. Голова раскалывается. Когда выхожу, мисс Селия уже на телефоне, разговаривает с полицией округа Мэдисон.
Отмывая руки, я размышляю, как плохо начавшийся день мог закончиться еще хуже. Ну, в чем-то удалось избежать кошмара. А теперь вернемся к реальности. Может, остаться сегодня ночевать у Октавии, моей сестры, дать понять Лерою, что я не собираюсь с этим больше мириться? Кладу фасоль в кастрюлю. Кого я пытаюсь одурачить? Ясно же, что все равно вечером вернусь домой.
Мисс Селия закончила беседу с полицией. А потом следует ее обычное жалкое представление — проверка телефонной линии.
Я очень дурно поступаю. Проезжаю мимо Эйбилин, которая бредет домой от остановки. Она машет мне, а я делаю вид, что не замечаю лучшую подругу, стоящую на обочине.
Дома прикладываю к подбитому глазу кубик льда. Детей еще нет, Лерой спит. Не представляю, что мне делать со всем этим — с Лероем, с мисс Хилли. И вовсе не потому, что с утра мне съездил по уху голый белый мужик. Сижу и тупо смотрю на пожелтевшие засаленные стены. И почему я их никогда не помою?
— Минни Джексон. Ты что, слишком хороша для того, чтобы подбросить домой старую Эйбилин?
Со вздохом поворачиваю к ней израненную башку.
— О… — только и выдыхает она.
Отворачиваюсь к стене.
— Эйбилин, — слышу свой собственный вздох, — ты не поверишь…
— Пошли-ка, сварю тебе кофейку.
Перед тем как выйти из дома, отлепляю пластырь и сую его в карман вместе с пакетиком льда. Для здешнего народа подбитый глаз не требует комментариев. Но у меня хорошие дети, машина с целыми покрышками, холодильник с морозильной камерой. Я горжусь своей семьей, и стыд гораздо хуже, чем боль.
Эйбилин ведет меня задними дворами и огородами, избегая улиц и любопытных взглядов. Хорошо, что она меня понимает.
В своей маленькой кухне Эйбилин ставит на огонь кофейник для меня и чайник — для себя.
— Ну, и что ты намерена с этим делать?
Она имеет в виду синяки. Речь не идет о том, чтобы уйти от Лероя. Многие черные мужики бросают семьи как ненужный хлам, но чернокожие женщины так не поступают. Мы должны думать о детях.
— Хотела переехать к сестре. Но детей не могу взять с собой, у них школа.
— Ничего страшного не случится, если пропустят несколько дней. Ты должна защищать себя.
Прикрепляю пластырь на место, прижимаю лед, чтоб к вечеру, когда дети меня увидят, было уже не так заметно.
— Опять сказала мисс Селии, что поскользнулась в ванной?
— Ага, но она и так обо всем догадалась.
— Да ну. И что же она сказала?
— Вот что она сделала. — И рассказываю Эйбилин, как мисс Селия сегодня утром колотила кочергой голого белого мужика.
— Будь этот парень черным, его бы пристрелили на месте. Полицию подняли бы по тревоге в пятидесяти штатах, — замечает Эйбилин.
— Такая вся из себя цыпочка на шпильках — и чуть не убила его.
— Как, говоришь, он сказал? — хохочет Эйбилин.
— Сосиску в булочку. Чокнутый придурок. — Приходится сдерживаться, чтоб не засмеяться, а то опять рана на брови разойдется.
— Господи, Минни, вечно ты влипаешь в истории.
— Как такое может быть — она лихо защищается от сумасшедшего маньяка, но бегает за мисс Хилли, нарываясь на оскорбления? — Но если по правде, то меньше всего меня сейчас волнуют чувства мисс Селии. Просто кому же не захочется обсудить чужие неприятности, когда твоя жизнь вся наперекосяк.
— Тебя это, по-моему, беспокоит, — улыбается Эйбилин.
— Она просто их не замечает.
Эйбилин молча пьет чай. Наконец я не выдерживаю:
— Ну что ты притихла? Я же знаю, у тебя есть мнение на этот счет.
— Ты обвинишь меня в пустом философствовании.
— Валяй, я не боюсь философов.
— Это точно.
— Ну так что?
