император, где он бывает и с кем встречается, не может остаться тайной. Так неужели, вопреки словам Элен, это все-таки был его ребенок? Его сын, который… которого…

Он хотел заплакать, но не смог. Даже наедине с самим собой, получив письмо с горестным известием, он не мог позволить себе слабость.

«Как умерла? Где? Отчего? Почему не позвали доктора? Где похоронена?» – задавал он себе бесконечные вопросы и ни на один не мог найти ответа. Тогда он позвал камердинера и велел собираться в дорогу. Он хотел знать подробности. Он возвращался в Петербург.

На следующий день после того, как Александра вернулась от сестры и теперь ожидала ее к себе, от Сержа принесли письмо. Он сообщал, что тетушке стало заметно хуже и какое-то время ему придется неотлучно находиться при ней. Но как только появится возможность, он тотчас будет в Иванцовке, у ее ног. Серж так и писал Александре: «у твоих ног». Но в целом тон письма был сдержанный, Соболинский вообще не любил писать женщинам нежности и письменно давать какие-либо обещания. Александра опять, было, заподозрила Сержа в обмане, но его слова подтвердила Мари, вернувшаяся от дальних соседей. У нее были там какие-то дела.

– Федосья Ивановна Соболинская очень плоха, – устало сказала измотанная дорогой и заботами Мари.

– Но как же так? Я помню ее здоровой, еще не старой, цветущей женщиной, – взволнованно сказала Александра.

– Соболинская не вызвала бы к себе племянника, если бы не чувствовала приближение смерти. Отчего мы все умираем? Отчего так рано умерла наша маменька? – с досадой спросила Мари. – Все в руках Господа. Федосья Ивановна всегда любила покушать, а в последние годы она сильно располнела. У нее опухли ноги, она теперь даже ходит с огромным трудом. Выезжать давно перестала, позвала к себе какого-то доктора итальянца, похоже, что шарлатана, а тот ее и уморил.

– Я вчера была у сестры, – опустив глаза, сказала Александра.

– А! Так ты с ней виделась!

– И с господином Лежечевым тоже. Ты оказалась неправа, он не испытывает ко мне прежних чувств, скорее, напротив. Я рада, что они с Жюли живут так дружно. Сегодня я жду ее к нам.

– У меня еще так много дел, – с досадой сказала Мари. – Хорошо вам, у которых есть мужья!

– Мы с Жюли сумеем себя занять.

– Я в этом и не сомневаюсь!

Мари если не прямо, то хотя бы косвенно, вскользь, постоянно упрекала своих сестер в том, что те ведут праздный образ жизни. Рождение детей было не в счет. Сделавшись старой девой, Мари окончательно перестала понимать, что значит быть замужем и быть матерью. Александра старалась этого не замечать, но пребывание в доме сестры было для нее ничуть не легче, чем жизнь в фамильном особняке на Фонтанке, вместе с графиней Безобразовой и Софи.

Во время долгих, дальних прогулок она не раз с тоской смотрела на огромный графский дом, где было много комнат и еще больше слуг. Все это теперь принадлежало ей по праву, но гордость мешала Александре явиться в этот дом и заявить свои права. Она предпочитала терпеть холодность Мари и ее постоянные упреки. Александра понимала, что в хозяйстве от нее самой нет никакого толку, да и Мари ни за что не потерпит ее вмешательства в дела. Марье Васильевне нужен повод, чтобы показать свою власть над богатой замужней сестрой, постоянно упрекать ее, говорить колкости. В общем, мстить. Поэтому никакой помощи от нее Мари не приняла бы. Переносить это было нелегко, но ради ребенка Александра терпела. Как только им с Сержем можно будет уехать за границу, все тотчас будет забыто. Александре оставалось только надеяться, что любовник ее не обманет.

Единственной отрадой была живопись, которой, имея много свободного времени, она теперь занималась всерьез. Часами она стояла перед мольбертом, где-нибудь в саду или на берегу маленького живописного озера. Иной раз пейзаж получался мрачным: она вдруг вспоминала, что здесь, в этом тихом озере утонула ее сестра Долли. И невольно вспоминала причину. В другой раз на холст ложились только светлые краски: она вспоминала знакомство с графом Ланиным и самое начало его любви к ней, которую наивная в таких делах Шурочка Иванцова долго принимала за дружбу.

За этим занятием и застал ее Серж, без всякого предупреждения нагрянувший в Иванцовку.

– Я скучал, – сказал он, торопливо покрывая ее лицо поцелуями. – Я все время думаю о тебе.

– Нас могут увидеть, – она отстранилась и поправила прическу.

– А весьма недурно, – небрежно сказал он, глянув на холст. – Хотя я и не знаток живописи. Весьма недурно для женщины.

– По-твоему, женская рука отличается от мужской? – слегка обиделась она.

– Разумеется, – снисходительно сказал он. – И рука, и ум, все отличается.

– По-твоему, женщины нужны только для удовольствия? – рассердилась она.

– Для чего же еще? А некрасивые женщины и вовсе не нужны.

– Ты шутишь, должно быть?

– Может быть, и шучу, – серьезно сказал он.

– Некрасивые богатые женщины очень даже нужны, – уколола она. – На них очень охотно женятся любители красивых, но бедных.

– И потом ловко водят их за нос, – рассмеялся Серж. – Ну, перестань. Сердится тебе не идет… Признаюсь, я давно уже не был так счастлив, – сказал он, развалившись на траве. Она же опять взялась за кисть и принялась подправлять пейзаж, пока солнце не стало клониться к закату. – Александрин… Иногда мне хочется, чтобы это никогда не кончалось. Ты, я, небо, солнце… Покой и благополучие… Черт его знает! Может, и не надо никуда ехать? Тетушка оставит мне свое имение. Поселимся в нем. К нам не будут ездить, и нас не будут нигде принимать, да разве мы не будет только рады этому? Это же счастье – не видеть здешних дворян, которые, кроме улыбки, ничего у меня не вызывают. Я, признаюсь, с трудом заставляю себя быть с ними любезным. Останемся здесь, Александрин?

– А твои долги? Твоя жена, наконец?

– А что жена? Не станет же она стоять под моими окнами и требовать, чтобы я ее пустил в свой дом?

– Насколько я узнала Екатерину Григорьевну, она станет, – тихо сказала Александра.

– А ведь ты права! – он резко сел. – Станет! Моя жена, скажу я тебе, это черт знает что такое! Я ожидал получить в жены существо кроткое, нежное, ни в чем мне не перечащее. Она такою и была до замужества, клянусь! Обожала меня и была согласна на все, лишь бы пойти со мной под венец. Но оказалось, что я женился на ревнивой, склочной бабе, которая ни за что не уступит своего, и которая, к тому, же совершенно неразборчива в средствах. Вот что значит низкое происхождение!

– Оскорбляя ее ты, таким образом, оскорбляешь и меня! – вспыхнула она. – Я тоже не из знати.

– Ну, не сравнивай. Твоя мать, как-никак урожденная княжна. Древний род, голубая кровь. А она… Она – это черт знает что такое! – раздраженно повторил Серж. – Я ее не то что не люблю, иной раз даже боюсь, хотя я никогда раньше не боялся женщин. Я знал, чего от них ожидать, даже в гневе своем они своей любовью жалели меня. А эта губит, – пожаловался он. – Непонятное что-то – ее любовь. Никак я ее не разгадаю.

– Я не понимаю, к чему ты меня готовишь?

– Я хочу, чтобы ты знала: я от тебя ни за что не откажусь, – серьезно сказал вдруг Серж. – Мои намерения относительно тебя я высказал еще тогда, когда ты не была графиней, но уже была моей. Ты единственная женщина, к которой я привязан. От которой я не могу уйти надолго и навсегда. Мне надо хотя бы знать, что я в любой момент могу вернуться.

– Ты не можешь не понимать, что для меня это оскорбительно, – она сердито отбросила кисть. – Для меня это означает постоянную ложь, двойную жизнь, которой я жить просто не могу! Да и не хочу! По- твоему, я каждый раз должна гадать, от кого мой ребенок, от тебя или от мужа?

– Ну, насчет этого ребенка ты вполне уверена, – усмехнулся он. – Я тут ни при чем.

– И это справедливо, – заметила она. – Ведь мальчик унаследует состояние графа Ланиных.

– Я не понимаю, кого ты больше любишь, меня или его? – раздражаясь, спросил Серж. – Его ты бережешь больше. Заботишься о том, чтобы подарить ему наследника.