позицию? Да или нет? Позвольте… Позвольте… Вы же знаете, что я люблю вас нежно… И нужно только принципиально.
Я, как конь перед скачками, топчусь на месте и сгораю от нетерпения.
– Товарищ гражданин! – и чуть приоткрываю дверь телефонной будки. – А ну, принципиально закругляйтесь. А то милиционера позову.
А он уже и внимания не обращает, как глухарь во время тока.
– Верочка… Ну, я умоляю вас, Верочка, – стонет. – Вопрос жизни и смерти. Отвечайте, а то я опаздываю. Жена послала за лекарством… Нет, нет, нет! – поперхнулся гражданин. – Не моя жена, не моя! Жена соседа. Я же холостой, Верочка! Алло!.. Алло!..
Видать, Верочка повесила трубку, и шляпа в очках с кислым видом вымелась из будки. Ишь прохвост! Тут люди один раз и на всю жизнь пожениться не могут, а он уже спешит второй раз, если не в третий…
Когда ушел из телефонной будки этот «принципиальный жених», позвонил я в сельскохозяйственную академию швейцару. Отвечает швейцар, что Людмила Васильевна ушла с товарищем Марией Козак в лекционный зал. А если я хочу, то может пригласить к телефону дедушку агронома Олешко – Мусия Платоновича. Он вернулся из планетария и дожидается своих.
– Как? Дед Мусий тоже в Москве? – даже подскочил я. – Так что ж это такое?! Целая бригада из Яблонивки в столицу прибыла, что ли?
Не буду я говорить с дедом Мусием по телефону, а прямо поеду к нему. Он-то уж мне про внука своего – Федьку Олешко – все расскажет!
Начал я уговаривать шофера заехать в академию, чтобы с дедом Мусием встретиться. Согласился. Опять шумная улица Горького. Троллейбусы один за одним спешат. И каждый с двумя удочками на крыше. Ток для мотора удят.
Подъезжаем к знакомому месту – к академии. Захожу в дом и сразу натыкаюсь на деда Мусия. Стоит он рядом со швейцаром, важно поглаживает бороду, смотрит на свои юфтовые сапоги, густо смазанные дегтем, и затягивается папиросой. А швейцар что-то рассказывает деду.
– Здравия желаю, диду Мусию! – обращаюсь по-военному
– И-и-и! Максим!.. – чуть не задохнулся дед Мусий. – Максим Кондратьевич!
– Он самый, – говорю.
– Откуда? Откуда ты, хлопче, взялся?.. – вроде своим глазам не верит дед. – Что ты скажешь! И в самой Москве наших яблоничан полно!
– Выполняю задание здесь одно, диду, – объясняю ему.
Дед Мусий с любопытством осматривает меня, щупает на мне мундир и языком прищелкивает. Вижу, нравится ему моя солдатская форма. Потом хитро щурит глаза и спрашивает:
– А чего ж не интересуешься, как я сюда попал?
– Знаю, – отвечаю ему. – Федя взял вас с собой на Москву поглядеть.
– Верно! – удивляется дед. – Все он знает! Вот что значит военный человек!
Беру я Мусия за рукав и отвожу в сторону.
– Так, значит, жените вашего Федю? – спрашиваю.
– И об этом знаешь?! – еще больше удивился дед. – Ты, Максим, прямо живая разведка. Верно говоришь, повезем мы отсюда Федю женатым человеком. Славной невесткой бог наградил.
Оборвалось у меня все внутри. Холодок в груди пробежал, в ушах колокольчики запели.
– Хватит, диду, – с трудом выговариваю. – У меня вопросов больше нет… Нет у меня вопросов…
– А чего ты такой невеселый? – всполошился Мусий. – Вроде гроши потерял…
– Да… потерял… – отвечаю.
– Много?!
– Не пытайте меня, диду!.. Ничего не спрашивайте… – и беру себя в руки. – Вы не видели здесь моего ассистента – дивчину, такую чернявую?
– Это та, наверно, которая расспрашивала меня про Федю да про Марусю? В зал ее пропустили, на лекцию, – отвечает Мусий.
– Тогда я поехал, – говорю. – Не могу времени терять. Да, скажите этой самой дивчине, ассистенту моему, пусть она тоже больше времени здесь зря не тратит. Все ясно.
Но тут как привязался ко мне дед Мусий: куда и зачем я спешу. А когда узнал – еще больше прилип, как репей: возьми с собой, и точка. Хочу, говорит, на живого артиста московского поглядеть, и еще очень заинтересовала его та машина, которая голос записывает.
Ну пришлось взять. Мне теперь все равно. Выполню задание и вернусь в часть. Нет больше для меня Маруси. И писем ее больше нет. Но не хочется верить… Не могу верить! Не может того быть, чтоб разлюбила меня Маруся! Пока сама не скажет, никому не поверю…
Приехали мы с дедом Мусием к заслуженной артистке республики Вере Васильковой. Встречает нас ее соседка и показывает, в какую дверь надо идти.
Стучимся и заходим. Небольшая комната. Вижу, сидит на шкафу какой-то парняга в полосатых штанах и таком же полосатом пиджаке и цепляет на крючок в потолке новенький абажур.
– Здравствуйте! – хором здороваемся.
А парняга этот даже головы к нам не поворачивает – делом занят. Но все же отвечает:
– Здравствуйте! И можете идти обратно.
– Это почему же? – насторожился я.
– Электромонтер больше не требуется.
Вздохнул я с облегчением и поясняю:
– Да не-е… Вы, товарищ, нас не за тех принимаете.
– Ой, извините! – поворачивается к нам парняга. – Я думала – из домоуправления пришли, три дня назад просила их монтера прислать. И вот сама…
«Сама?» – недоумеваю. И тут же спрашиваю:
– Скажите, а заслуженной артистки Васильковой нет дома?
– А зачем она вам?
Тут дед Мусий не вытерпел и в разговор вступил.
– По делу мы к ней, – говорит. – Я, конечно, за компанию…
– Ну, я – Василькова.
Приглядываюсь к этому парняге. Не шутит ли он? Нет, правда, Василькова. Из-под косынки волосы выбиваются… Славная дивчина… Глаза синие, а на щеках ямочки, когда улыбается.
– Тогда, – говорю, – слезайте, пожалуйста, со шкафа, – и подставляю стул, подаю руку. А когда слезла, обращаюсь к ней официально:
– Товарищ заслуженная артистка! Я из Н-ского четырежды орденоносного полка. Очень просят солдаты, чтобы вы по радио выступили. Мы сейчас и запишем вас на пленочку.
– Подожди, подожди, Максим, – прерывает меня дед Мусий и подступается ближе к артистке. – Где-то я видел вас, гражданочка…
– Диду! – дергаю я его за полу пиджака. – Да что вы, ослепли?!.
– Не перебивай старших! – отмахивается от меня дед и опять к Васильковой: – Вы, бува, не из Степанивки?
– Нет, – отвечает заслуженная артистка. – Я из Сухого Ручья. Такое село есть.
Чтоб положить конец этому недоразумению, я иду напрямик.
– Да, диду же! В кино вы ее бачили! – говорю.
– Шо ты говоришь? – Мусий даже рот раскрыл от удивления. – Правильно! А я, старый дурень, забыл.
А заслуженная артистка смеется и успокаивает его:
– Ничего, бывает.
Но это же дед Мусий! Его только бабка Параска усмирить может и то кочергой!
– Помнится мне, – морщит он лоб и обращается к Васильковой, – что в одной картине вы выходили замуж за шофера. Плечистый такой хлопец!
– Да, – подтверждает артистка.
