Капитан Королев схватил Ольгу за левую руку, подполковник Лещинский за правую, Ткаченко взял ее за волосы.
— Нет, нет! — кричала Ольга.
— А ты, пизда, чего сидишь?! — крикнул генерал старушке.
— Ну-ка, раздевайся! Покажи нам мандятину свою! Небось засохла? Не ебли уж лет двадцать?! Ну?!
— Нет! Нет! — забилась Ольга в руках офицеров.
— Господи, — простонала старушка.
— Ну-ка, раздевайся, блядь! — закричал генерал. — Не выводи меня, тварь! Раздевайся! Раздевайся, пизда! Я ждать не буду!
Старушка заплакала.
— Давай! Ну! — крикнул генерал солдатам в ватниках.
Солдаты стали сдирать одежду со старушки.
— Не-е-ет! — истошно закричала Ольга.
— Щас тебе будет — нет! Ну-ка, поднесите ей каргу, пусть понюхает мандятину! А!
Солдаты в ватниках подхватили голую старушку на руки, развели ей ноги и поднесли ее промежностью к лицу Ольги. Ольга дернулась, но офицеры подвинули ее вперед. Ткаченко, держа за волосы, прижал ее лицо к гениталиям старушки. Ольга застонала.
— Понюхай, понюхай пизду заслуженного педагога! Понюхай! Она у нас неделю без бани просидела, пахнет вкусно! Дай, дай ей еще понюхать!
Ткаченко стал тыкать Ольгу лицом в гениталии старушки.
— Вот! Вот! — усмехнулся генерал. — Пусть нанюхается! Дыши, дыши глубже! А теперь — жопу! Там тоже застойные явления, как сказал бы Михаил Сергеич! Дважды в штаны наклала, дважды! Первый раз, когда обвинение зачитали, второй — когда башку Ерофеева гнилую увидала! Вот так!
Солдаты перевернули старушки и приблизили ее худые испачканные калом ягодицы к лицу Ольга. Ткаченко стал тыкать Ольгу лицом между ягодиц. Ольга отчаянно попыталась вырваться, но на помощь троим офицерам пришли еще двое — майор Духнин, и капитан Терзибашьянц.
— И поглубже, поглубже! — командовал генерал. — Чем глубже, тем вкусней!
Старушка закричала высоким голосом.
— А теперь ну-ка покажите нам мурло товарища Фокиной! Всем!
Офицеры развернули Ольгу к солдатам. Лицо ее было испачкано калом.
— Гад, гад, гад… — рыдала Ольга. Старушка протяжно кричала, разведенные ноги ее тряслись.
— А теперь мандавошь к ногтю! — командовал генерал.
Солдаты подняли старушку выше и бросили об пол. Она замолчала.
— Два, три! — скомандовал один из солдат и они, подпрыгнув, стали старушке на спину. Хрустнули кости, изо рта старушки потекла кровь.
— Я расскажу… я скажу Басову… я… гад, — хрипела Ольга.
— А теперь, Сереж, специалиста!
Капитан снял трубку:
— 8, Говоров.
Через пару минут двое солдат и прапорщик караульной службы ввели человека в форме офицера, но без погон. Его подвели к генералу, прапорщик приложил руку к козырьку:
— Товарищ генерал-майор, арестованный Говоров по вашему приказанию доставлен.
— А, Николай Иваныч, — генерал с улыбкой сцепил руки на животе. — Как самочувствие? Не холодно было? А?
Говоров смотрел в сторону.
— Коля, прости меня, — простонала Ольга.
— Простит, простит обязательно! — громко сказал генерал и офицеры засмеялись.
Говоров по-прежнему смотрел в сторону.
— Прапорщик, ставьте его, — кивнул генерал.
Прапорщик и солдаты подвели Говорова к колонне и стали привязывать веревками.
— А что с молоком? — генерал повернулся к капитану.
— В четвертом боксе, товарищ генерал-майор.
— Ну?
Капитан снял трубку:
— 8, молоко из четвертого.
Солдаты и прапорщик отошли от привязанного ими Говорова.
— Командуйте, — кивнул генерал.
— Первая шеренга, на колено стано-вись! — скомандовал старший лейтенант. Солдаты первой шеренги опустились на правое колено.
— Коля! Коля! — закричала Ольга. — Нет! Гады! Гады!
Ткаченко поднял разорванное платье старушки и рукавом зажал Ольге рот.
— Оружие к бою.
Солдаты щелкнули затворами.
— По голове предателя Родины, короткой очередью.. Огонь! — старший лейтенант махнул рукой.
Раздался грохот 110 автоматов. Голова Говорова разлетелась в клочья. Привязанное за руки к колонне тело наклонилось вперед, из размозженной шеи потекла кровь.
— Первая шеренга, встать! Рота, автоматы на пле-чо!
Из открытого полутемного ангара два солдата вывезли широкую тележку, на которой стояли 20 молочных бидонов.
— Так, — генерал взглянул на тележку и перевел взгляд на капитана.
— Ну и?
Солдаты остановили тележку возле тягача. Капитан встал, подошел к тележке, открыл бидон, наклонился и понюхал молоко. Все смотрели на него. Он выпрямился и посмотрел на генерала. Генерал опустил глаза и тяжело вздохнул. Потом медленно подошел к Ольге, опустился на корточки. Ткаченко освободил ее рот.
— Понимаешь, — заговорил генерал, — если нет доверия, нет уверенности, что на человека можно положиться, тогда все теряет смысл. Все. Но, с другой стороны, обидеть человека недоверием, держать его на дистанции, так сказать, тоже может оттолкнуть. И оттолкнуть навсегда. Вот в чем проблема. Я ненавижу это идиотское правило: доверяй, но проверяй. Его придумали сталинские аппаратчики, карьеристы, шагающие по головам. Им важно было разобщить народ, посеять в нем подозрительность, неуверенность в своей работе, в себе самом. А значит — лишить человека профессионализма, отделить его от любимого дела, втянуть в болото производственных дрязг, превратить его в пешку для своих, так сказать, партократических игр. А следовательно, уничтожить в нем личность. То-есть, попросту, лишить человека звания Человек.
Он замолчал, разглядывая свои морщинистые руки.
— Иван Тимофеич, — осторожно заговорил Ткаченко, — мы с Сергеем Анатольичем хотели бы выяснить по поводу Подольска. Они и вчера звонили и сегодня. Басова нет, а Панченко я докладывать не могу.
— Почему? — поднял голову генерал.
— Не могу, — покачал головой Ткаченко.
— А вы, товарищ полковник, через «не могу», — генерал встал. — Сереж, звони Клокову.
Капитан снял трубку:
— 3, 16. Товарищ полковник, капитан Червинский. Здесь вот полковник Ткаченко приехал с Фокиной. Да. Да. По девятке. Иван Тимофеич? — капитан вопросительно посмотрел на генерала, тот отмахнулся. — Он уже ушел. Да. Уже выкатили. Да. Есть, товарищ полковник.
— Ну вот, — генерал посмотрел на часы. — Значит, я пойду к себе, Клокову про трисин — ни гу-гу. Пускай сам поебется.
Генерал подошел к ближайшей двери и исчез в ней. Ольга дернулась в руках все еще держащих се офицеров.
— Отпустите ее, — скомандовал Ткаченко и те отпустили.
