рассказ, ни плохой, ни хороший. Правда, юмористический. Но не смешной. Я не вкладывал в него какую-то особую мысль, не заботился об особой художественной форме. Я написал средний рассказ, какие ежедневно пишутся сотнями. Но ведь я не знал, что литература может быть оружием массового уничтожения. Я не думал, что когда человек убивает время, время убивает его… Простите меня, граждане судьи!

Суд удалился на совещание.

Полюбил я книги. Крепко полюбил. И решил составить из них библиотеку.

Прихожу в книжный:

— Пушкин есть?

— Пушкина нет. Есть Пешкин, заменитель Пушкина. Александр Пешкин, вполне приличный поэт.

— Может, Бунин есть?

— Есть Дунин. Евдоким Дунин. Заменитель Бунина.

Ладно, Дунин так Дунин. Пешкин так Пешкин. Набрал я этих заменителей ставить некуда.

Прихожу в мебельный:

— Книжные полки есть?

— Полок нет. Вы на почту сходите, — советуют. — Купите посылочные ящики, сложите один на другой. Или на стенку повесьте — вот вам и полки.

Прихожу на почту:

— Посылочные ящики есть?

— Ящиков нет, есть заменители ящиков. Берете вот эту тряпочку, обшиваете ею посылочку…

— А как из этого сделать книжную полку?

Иду и думаю: как из тряпочки сделать полочку?

Прихожу в аптеку:

— У вас что-нибудь сердечное есть?

— Сердечного нет, возьмите желудочное. Незаменимый заменитель.

Принимаю желудочное, звоню в скорую помощь.

— Врача мне!

— Врача нет. Есть заменитель врача. С дипломом, со стажем, все как положено.

Скончался я. Являюсь к богу.

— И это, — говорю, — была жизнь?

— Какая жизнь? — удивляется бог. — Все жизни давно кончились. Это был заменитель жизни.

Хотел я устроить ему скандал, но он улыбнулся примирительно:

— А что вы хотите? Я ведь не бог.

И тут я вспомнил: ведь бога действительно нет. Мне, как книголюбу, это должно быть известно.

Об этом и у Дунина написано, и у Пешкина написано…

Нет бога. Должность такая — есть. А на должности кто? Заменитель…

Поэт Сидоркин, находясь инкогнито среди читателей, провел анкету для выяснения своего места в литературе. Он раздал читателям бумажки с фамилиями: Пушкин, Лермонтов, Сидоркин, Есенин, Маяковский, — и предложил ненужное зачеркнуть.

Все вычеркнули Сидоркина.

Это было невероятно. Как будто читатели договорились между собой. Но они не договаривались, они даже не были знакомы друг с другом. И при этом — все! — вычеркнули Сидоркина.

Махнув рукой на классическое прошлое нашей литературы, Сидоркин составил новый список: Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Сидоркин, Николай Доризо. И опять все вычеркнули Сидоркина.

Тогда Сидоркин решил увеличить список. На этот раз читателям были представлены: Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский, Сидоркин, Тютькин, Вознесенский, Рождественский и Николай Доризо. Одну лишнюю фамилию предлагалось читателям зачеркнуть.

На этот раз читательские мнения разделились. Одна треть, с упорством, достойным лучшего применения, продолжала считать лишним Сидоркина. Но две трети вычеркнули Тютькина, фамилия которого показалась им менее благозвучной.

Теперь Сидоркин имел все основания написать: «В проведенной среди читателей анкете почти семьдесят процентов опрошенных любителей поэзии в числе самых любимых своих поэтов назвали такие имена: Пушкин, Лермонтов, Маяковский, Сидоркин и другие».

Сидоркин разговаривал во сне. Конечно, не так, чтоб все слышали. Слышать его можно было только там, во сне, а за пределами сна ничего не было слышно.

Иногда умные вещи говорил Сидоркин во сне и, проснувшись, удивлялся: неужели это он сказал?

Иногда говорил глупости и тоже удивлялся: неужели это он сказал!

Понятно, в собственном сне никто за тебя не скажет, так что за все мудрости и глупости сам отвечай.

Однажды во сне Сидоркин сочинил такие стихи:

«Иных уж нет, а те далече…»

Сказал, цыпленка слопав, кречет.

Кречет был похож на пародиста У.: сам слопал и сам же грустит по этому поводу. Но Сидоркина смущало, что первая строка была пушкинской, хотя во сне казалась своей. Правда, самого главного — кречета, грустящего о съеденном цыпленке, — у Пушкина не было, так что главное сказал все-таки не Пушкин.

Не желая впадать в плагиат, Сидоркин попытался сослаться на автора первой строки: «Сказал, цыпленка слопав, кречет словами Пушкина». Но получалось неясно: то ли он сказал словами Пушкина, то ли слопал словами Пушкина. А разве можно слопать словами? Наверно, можно слопать и словами, но, конечно, не пушкинскими.

Чтобы больше успеть в этой жизни, Сидоркин ложился спать пораньше, а вставал попозже. Его писательская кухня легко совмещалась со спальной, и на вопрос, когда он работает, Сидоркин с полным основанием отвечал:

— По ночам.

Я отвергаю гипотезу, что Уильям Шекспир и Кристофер Марло были одним человеком.

Вы, ученые мужи, почтенные шексмарловеды, возможно, обвините меня в невежестве, возможно, даже поднимете на смех и пригвоздите к позорному столбу, — что ж, я буду стоять пригвожденный, но не убежденный. Вернее, убежденный, но не в вашей, а в своей правоте. Ибо я верю, что Шекспир и Марло — это два отдельных писателя.