Разоружить силою Кутеповский корпус у союзников рука не поднялась. Было решено добиться рассеяния Русской армии иным путем.

Генерала Врангеля перестали пускать к своим войскам. В Галлиполи было вывешено объявление, что армии генерала Врангеля больше не существует. Ни Врангель, ни его начальники не имеют права отдавать приказания. Все вывезенные войска из Крыма объявлялись свободными беженцами и подчиненными в Галлиполи только французскому коменданту.

Однажды патруль сенегальцев за пение в городе арестовал двух офицеров, избил одного прикладами до крови и отвел арестованных во французскую комендатуру. Начальник штаба тотчас пошел к коменданту и потребовал освобождения арестованных. Комендант отказал и вызвал караул под ружье. Начальник штаба вызвал две роты юнкеров. Сенегальский караул бежал, бросив два пулемета. Арестованные были освобождены, французы перестали высылать свои патрули по Галлиполи.

Перед домом французского коменданта русские устроили кошачий концерт. На принесенную жалобу А. П. выразил сожаление и только удивился, как могли допустить такое безобразие французские часовые.

- Быть может, там не стояли ваши часовые? - спросил А. П. Ему ответили, что стояли.

- В таком случае разрешите мне ставить к вам своих часовых, и я уверен, что больше таких историй не повторится.

Предложение А. П. было отклонено. Юнкера, проходившие строем мимо французской комендатуры пели:

'Скажи-ка, дядя, ведь не даром

Москва, спаленная пожаром,

Французу отдана'...

В Галлиполи появились агитаторы для пропаганды переселения в Бразилию и возвращения в Советскую Poccию. Вывешивались соответствующие объявления за печатью французского коменданта. В этих объявлениях указывалось, что вернувшихся в Советскую Россию встретят 'радушный прием', а переселенцы в Бразилию получат в штате С. Паоло землю, инвентарь и денежную субсидию.

Охотников испытать на себе 'радушный прием' большевиков нашлось немного, зато Бразилия внесла большой соблазн.

Во всех палатках начались ожесточенные споры. Решившихся уехать стали называть 'бразильянцами'. 'Бразильянцы' говорили:

- Да. мы уезжаем в Бразилию. Вооруженная борьба с большевиками без помощи союзников теперь немыслима. Союзники об этом не думают, и всем нам пора становиться на собственные ноги... Не весь же свой век жевать обезьяньи консервы и чортову фасоль... Вырвемся отсюда, и нам повсюду широкая дорога.

Счастливый путь, - отвечали им, - становитесь бразильянскими подданными, изменяйте России и армии.

- Да что вы все кричите Россия, армия ! России нет, есть СССР, а Русская армия жива как волосы, что растут еще на коже мертвеца. Непременно приму бразильянское подданство..

Не я-изменил русскому народу а он вышвырнул меня. И не хочу больше знать нашего 'богоносца'. Ты не подашь руки предателю, убийце, растлителю. А чем лучше наш народ? Большевики предавали Poccию, мучили Царскую Семью, оскверняли все святыни, мощи, храмы, а что делал народ? Пусть; хоть бы безмолвствовал. Нет он сам помогал поджигать Россию со всех концов, а нас встречал пулеметами. Только когда большевики скрутили его в бараний рог, он стал безмолвствовать. Безмолвствует и лижет руки своего нового господина. Отечество, порабощенное, остается отечеством. но отечества приявшее рабство для меня не храм, а скотный двор...

Подымался шум, вопли. Каждый старался перекричать другого.

- Это кощунство, ложь... Так нельзя говорить о своей родине... Вон из нашей палатки... Уезжайте, хоть к чорту на кулички... Кто поневоле покорился, еще не значит, что он лижет руки своего господина... На поклон к татарам ездили Александр Невский и Дмитрий Донской... Большевики дождутся своего Куликова поля... Мы должны помочь нашему народу скинуть наваждение, а не возвращать своего билета...

Никого такие споры не переубеждали, каждый оставался при своем решении.

В Бразилию поехало около двух тысяч человек. Многие бросали армию и потому, что устали от войны, от всего, что напоминало ее. Уезжали также из за личных обид. Солдат тянуло сесть на землю.

Всех уехавших в Бразилию туда не довезли. Их высадили в Аячио на острове Корсике. Бразилия никаких обещаний на переселение в нее русских беженцев не давала.

Одновременно с пропагандой французы постоянно грозились, что скоро перестанут содержать русских беженцев, и время от времени сокращали свой паек.

В объявлениях говорилось, что Франция, изнуренная войной, не может 'продолжать бесконечно приносить столь тяжелые жертвы'. Каждый месяц ни питание русских беженцев она будто бы тратит сорок миллионов франков, тогда как гарантии Русской армии в судах и сырье не превышают всего тридцати миллионов.

В таких заявлениях было явное преувеличение. По заготовочным ценам французского интендантства общая стоимость содержания 1-го корпуса в Галлиполи обходилась французам всего один миллион семьсот тысяч франков в месяц.

Подобные объявления сильно били и но национальному самолюбию. В них указывалось, что для русских офицеров и солдат является 'вопросом чести и достоинства' перестать жить на французский счет и что надо уже собственным трудом обеспечивать себе 'честное и достойное существование'.

Поняли русские войска, что, действительно, горек хлеб на чужбине.

Генерал Врангель, всегда порывистый в своих действиях, оскорбленный отношением французского командования лично к нему и к Русской армии, умышленно не заметил на одном рауте в Константинополе одного из представителей французского оккупационного корпуса. Генерал Врангель, обходя всех присутствовавших, с этим представителем не поздоровался. Создалось обостренное положение, и в скором времени французское командование объявило, что оно прекращает выдавать паек Русской армии в Галлиполи.

Врангель спешно вызвал в Константинополь Кутепова. Перед своим отъездом А. П. устроил секретное совещание со своими командирами, на котором было принято решение, как на случая ареста А. П., так и на случай действительного прекращения доставки питания 1-му корпусу.

В Константинополе А. П. явился к представителю французского командования и быстро уладил весь инцидент.

Спокойно и твердо А. П. сказал:

- Ваше право прекратить доставлять продукты моим войскам и я не могу входить в обсуждение ваших возможностей, но прошу вас принять во внимание и мое положение. Я не могу допустить, чтобы мои люди умирали с голода или превратились в банду разбойников.

Я отдал распоряжение даже в случае моего отсутствия поступить так, как вы сами, генерал, поступили бы в моем положении, имея на руках голодные части и сознавая свою ответственность за них.

Собеседник генерала Кутепова понял его. Французское командование возобновило доставку продуктов русским войскам. А. П. беспрепятственно вернулся в Галлиполи. Попытки распыления армии все-таки продолжались. Одновременно в некоторой зарубежной русской печати усилились обвинения Кутепова в том, что он 'в своем застенке' удерживает войска силой.

Чтобы положить конец всем таким нареканиям и выявить подлинное лицо своих войск, А. П. за свой страх и риск издал приказ, в котором он предлагал каждому чину 1-го корпуса в трехдневный срок решить свою судьбу - перейти ли на беженское положение или же остаться в рядах армии.

Опять начались мучительные думы. Никто теперь не спорил, не горячился, каждый молча принимал решение.

Армия осталась под своими знаменами. Ушло из нее только две тысячи.

Белая армия в Галлиполи так же, как на Кубани, снова добровольно принимала на себя подвиг дальнейшей борьбы с большевиками...

1-ый корпус сплотился вокруг генерала Кутепова, духовная связь между ним и войсками стада неразрывной. Попытки распыления войск в Галлиполи прекратились. Французы не могли не почувствовать уважения к войскам, сохранявшим верность знаменам. С большим тактом и предупредительностью французский комендант и штаб 1-го корпуса стали сглаживать все происходившие мелкие недоразумения.