Во весь экран разрослась говорящая голова. Иногда она играла желваками, временами по ней диагонально пробегала едва заметная судорога, похожая на гримасу брезгливости, и опять глаза, как два штопора, неистово ввинчивались в тебя.
'Вспомним об идее добра. Я внушаю вам доброту и выдержку во всех делах... Завтра ты будешь любить своих близких. В Армении и Азербайджане, откуда я прилетел позавчера... *17 не было ни одного случая драки, убийства, изнасилования.. пока проходили телевизионные сеансы. Я уверен, наш народ не только оздоровится с помощью наших сеансов, станет добрей не только друг к другу, но и к животным, братьям нашим меньшим. Тридцать три! Маленькая пауза. Побудьте в таком состоянии... Я жду чуда от нашего общения. Этот сеанс даст большое количество людей, которые расскажут о феноменальных результатах...'
- На меня действует! Щитовидка перестала стрелять... Не болит совершенно... - радостно оповестила всех жена.
- Да дай же послушать, холера! - возмутилась мать.
Отец приподнялся с кресла, схватил свои костыли. Еле сдерживаясь и кряхтя, как рассохшаяся кровать, он двинулся к выходу, громко разговаривая с самим собой: 'Живут как у Христа за пазухой... Скорей бы уж они уехали... цыгане!'
'На счете десять вы придете в абсолютную норму. Один... Голова ясная, отдохнувшая, свежая... Два... Кто верит в меня, кто любит меня, выйдите из транса... Быстро! Потому что я вас люблю и за вас страдаю. Четыре... Пять... Начавшийся процесс исцеления приобретает свои обороты, чтобы свершить в организме чудо... Восемь. Вы почувствуете слабый ветерок... дуновение... Я призываю вас к любви. Злом ничего не сделаешь. Только добро, только любовь творят чудо. Десять!'
14.
Мы торопились уложить ребенка. И так до невозможности затянули с этим Кашпировским. Наскоро ополоснув Акакия и закутав в пеленку, мы понесли его в кровать.
- Неси его справа!
- А что такое?
- Ты левой стороной майки тер нос.
Я перебросил Акакия с одной стороны на другую.
- И сними штаны: ты об них только что руки вытер... а он будет носом тереться!
Я безропотно снял штаны, жена принесла мне чистые. Акакий клевал носом, но по традиции, перед сном, потребовал: 'Титать! Титать!'
- Наверно, все-таки придется ему клизму делать... Сегодня пятый день пошел без стула...
- Давай сделаем! Раз нет другого выхода...
- Сейчас я с маслом и с травкой приготовлю... Очищающую... А ты с ним займись... - Жена выбежала на кухню.
Акакий сидел у меня на коленях - я читал ему 'Бую', его любимую книжку.
- Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя,
То как зверь она завоет,
То заплачет как дитя...
Давай теперь споем! Какую ты хочешь? Может, про шахтера, который бастует? А?
- Дядю!
- Давай.
Там, на шахте угольной, паренька приметили:
Руку дружбы подали, повели с собой,
Девушки пригожие тихой песней встретили -
И в забой направился парень молодой.
- Ма-а-дой!.. Голий! Голий!
- Про голого спеть? А какая это про голого? А, понял!
Стою один среди равнины голый,
А журавлей относит ветер вдаль.
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль... *18
- Не буду!
- Что, надоело? Не будем больше петь?
- Нет!
Примчалась жена с клизмой за спиной, выдернула клеенку из кроватки, расстелила на диване.
- Надо маму позвать: мы одни с ним не справимся!
- Позови.
- Ма-ма... ма-ма... Поди сюда, пожалуйста...Помоги нам... Ну-у... На правый бок его... Быстро! Колени к животу! Держи! Мама, а ты его - за руки! Крепко... крепко держи!
Акакий заголосил, отчаянными рывками пытался разогнуть ноги и вырваться. Жена тем временем засунула ему наконечник громадной груши и под душераздирающие крики медленно выжимала содержимое - каплю за каплей.
- Я закончу - не отпускайте его... Минут пять нужно подержать его в таком положении: ноги прижаты к животу... Должно всосаться, - приказывала жена.
- У меня уже сил не хватает... его держать... - жалобно протянула мать.
- Ничего, - отрезала жена, - подержишь!
Обманом мы посадили его на горшок, обложили машинками, дали сосать конфетку, засунули в руку книжку про самолеты. Он сосредоточенно листал ее. Но вот напрягся, покраснел, закряхтел. (Я вместе с ним тоже напрягал мышцы живота, как будто этим мог помочь ему.) Раздалась стрельба короткими очередями... Запах в комнате заметно изменился. Акакий еще более налился краской - победа! Кажется, пошло...
Я открыл окно. Он сидел на горшке и уже с наслаждением, явно повеселев, листал книгу, тыкал туда пальцем и пояснял: 'Гагаин (Гагарин)! Малет (Самолет)! Ваталет (Вертолет)'
- Молодец! Покакал! - Жена радостно потрепала Акакия по затылку. - И Мишка покакал, и гуленьки! Умница!
Она сняла плюшевого медведя с бабкиного горшка, а затем приподняла с горшка 'гуленьки'. Он посмотрел себе за спину и закричал маме: 'Понюхай!' Жена взяла горшок, сунула туда нос, сказала: 'Хорошо пахнет'. -- 'Ха-а-со!' - удовлетворенно пробормотал Акакий и улегся наконец в постель. Жена пощупала комочки в горшке, озабоченно проговорила: 'Первая порция крутая... Завтра еще раз клизму сделаем!'
Акакий выбросил пятку из-под одеяла, и его страшно насмешило, что она, наполовину голая, торчит из рваного ползунка. Он начал хохотать и чесать себе пятку.*19
- Накой пятку делялем! (Накрой пятку одеялом!)
Я накрывал, он опять высовывал ее наружу и хохотал взахлеб.
- Накой! Во тета нога... Во тету накой...
Жена, погладив Акакия по головке, зашептала:
- Гуленьки, спи-засыпай! Тебе приснится и папа, и мама... Хорошие сны увидишь...
Она запела:
-- Котя, котенька-коток,
Котя, серенький хвосток,
Приди, котик, ночевать,
Мою детоньку качать,
Прибаюкивать...
- Котя! Ко-тя! - Он успокоился и начал засыпать.
Этот бесконечный день, слава Богу, подходил к концу. Я выбрался в коридор: там мать перед сном опрыскивала прихожую, пропитавшуюся крепким кошачьим запахом, освежителем для унитаза 'Тайга' 'с
