Цепочка лязгнула, дверь распахнулась, и на лестничную площадку, озираясь, выглянул высокий худой старик в потертой пижаме. Уже готовился отойти ко сну, наверное, когда я позвонил… Убедившись, что на площадке и впрямь никого не видно, старик, прихрамывая, доплелся до бумажного прямоугольника, и, кряхтя, нагнулся, чтобы поднять его.

Используя этот момент, Анатолий скользнул в оставленную приоткрытой дверь и проследовал в квартиру. М-да, неплохо жили ответственные работники ЦК, совсем даже неплохо… Конечно, теперь уже не тот интерьер, и сервис не тот, но все еще такой квартирой по сравнению с жилищем среднего москвича можно гордиться.

Старик, которого звали Павел Антонович, жил в трехкомнатных хоромах один. Жена умерла несколько лет назад, когда он еще был завотделом Центрального Комитета, а сын давно уже не жил вместе с родителями. Хорошо, что ему не пришло в голову завести собаку, подумал Анатолий, обходя квартиру, — а то бы пес учуял меня…

Что-то ворча себе под нос, Павел Антонович вернулся в квартиру и тщательно запер на все замки входную дверь. Чистый телеграфный бланк, который Анатолий использовал для того, чтобы выманить старика из квартиры, он сунул в карман пижамы. На следующее утро, когда его обнаружит отставной министр лежащим на асфальте с размозженным от падения с десятого этажа черепом, этот листок по- прежнему будет лежать в кармане пижамы и станет одной из многих загадок для следствия по этому громкому делу…

Вначале старик двинулся было в спальню, где была разобрана широкая кровать, но потом вдруг остановился. Видимо, спать ему уже не хотелось. Почесав в затылке, Павел Антонович вернулся в гостиную — невидимый Наблюдатель следовал за ним буквально по пятам — и уселся в кресло-качалку с продранной обивкой. Щелкнул кнопкой пультом дистанционного управления, тщательно нацелившись трясущейся рукой в огромный «Джей-Ви-Си», стоявший на подставке-тумбе в углу комнаты.

От долгого пребывания наедине с собой у старика, видно, выработалась привычка бурчать себе под нос, и сейчас, перескакивая с канала на канал в поисках интересной программы, он отпускал язвительные комментарии по поводу того, что мелькало на телеэкране. Наконец, он выбрал какой-то тягомотный разговор ведущего с известным политиком, бывшим профессором столичного вуза, и, подперев лысоватую седую голову костлявым кулачком, застыл. Чувствовалось, что в таком положении он может просидеть долго…

Но Анатолий знал, что в эту ночь Павлу Антоновичу не дано заснуть в кресле.

Согласно материалам следствия, всего через час бывший чиновник должен будет открыть окно на кухне, вскарабкаться на подоконник и шагнуть во тьму По какой причине и добровольно ли он сделает этот шаг — это-то и предстояло выяснить…

Однако время шло, а поведение старика не давало никаких оснований видеть в нем самоубийцу. Воспользовавшись рекламной паузой, он сходил в туалет (Наблюдатель уже привык присутствовать при самых деликатных проявлениях физиологии объектов Наблюдения, и его давно не шокировал тот факт, что даже самый респектабельный политический деятель, оставшись в одиночестве, способен на мелкие постыдные грешки — человек остается человеком на любом посту, как бы цинично это ни звучало в данном случае), потом проследовал на кухню, где наложил на тарелочку сушек с маком, налил из термоса крепкого чая, настоенного на шиповнике, и вернулся к телевизору.

Наблюдатель вскоре поймал себя на мысли о том, что этот, по-детски макающий сушки в кружку с чаем, старец вовсе не похож на некогда грозного завотделом цека, который, в принципе, мог вызвать к себе на ковер и распечь любого, кто был ниже его в партийной иерархии. И не только партработников… Достаточно было вот такому Павлу Антоновичу позвонить — и перед ним стелились лакейски директора предприятий и автобаз, услужливо намекали на возможность отоваривания прямо со склада директора магазинов и заведующие разными торгами. От одного его слова могло зависеть, выйти какому-нибудь фильму в прокат или так и остаться на архивной полке, быть напечатанной какой-нибудь книге или нет, поехать за границу известному артисту и спортсмену или всю жизнь носить несмываемый ярлык «невыездной», встретиться отцу с сыном или мужу с женой или так и жить в постоянной разлуке по обе стороны государственной границы, которая для них действительно — на замке…

Разговор в передаче, которую смотрел Павел Антонович, стал вертеться вокруг событий прошлого августа, и старик чуть не подавился сушкой.

— Вот козлы! — неизвестно в чей адрес высказался он. — Такую страну просрали!..

И эти тоже… конспираторы херовы!.. не могли начатое дело до конца довести, все миндальничали с Мишкой да Борькой!..

Зазвенел телефон, и он вынужден был прервать свои излияния. Наблюдатель мгновенно переместился на темную кухню, где имелся параллельный аппарат, однако разговор оказался неожиданно очень кратким.

— … к тебе сейчас приеду, — успел услышать в трубке Наблюдатель чей-то неторопливый голос, и сразу же пошли гудки.

Значит, действительно ждать оставалось совсем недолго.

Теперь сомнений не оставалось. Скорее всего, тот, кто должен заявиться к бывшему партбоссу, и будет каким-то образом причастен к его падению из окна. Остается только выяснить, как именно это произойдет и кем окажется этот неизвестный — и еще одной загадкой истории станет меньше…

Судя по тому, что старик не собирался переодеваться, в гости к себе посреди ночи он ждал хорошо знакомого человека, тем более, что тот обращался к нему на «ты».

Бывший товарищ по работе? Или кто-то из соседей по дому?

Ладно, осталось совсем немного.

Зазвонил дверной звонок, и старик поплелся в прихожую в сопровождении невидимого Анатолия.

Звонили нетерпеливо, и Павел Антонович пробормотал на ходу:

— Иду, иду, чего трезвонишь так, будто у тебя мочевой пузырь вот-вот лопнет?!..

Глянув в дверной глазок, он тут же загремел замками и засовами, впуская в квартиру высокого, статного мужчину в возрасте не более сорока лет, но совершенно седого, как лунь.

— Раздевайся, — хрипло предложил старик вошедшему. — И ноги вытирай хорошенько, убирать теперь некому…

— Что, прислуга сбежала к новым хозяевам? — иронически осклабился гость, тем не менее, тщательно протирая подошвы туфель о коврик у двери.

— У меня никогда и не было прислуги, — огрызнулся Павел Антонович, шаркая в комнату. — Уж тебе- то грех не помнить!..

— Да я и не забыл, — сказал мужчина, следуя за стариком. — Вместо прислуги мы с матерью за тобой убирали да мыли… У тебя, помнится, занятная теорийка была насчет того, что будущий партработник должен с детства понюхать, чем пахнет дерьмо… вот ты и изгалялся над собственным сыном… в духе марксизма-ленинизма…

— Арвин, да прекрати ты, — вяло поморщился старик, видно, уже успевший привыкнуть к подобным упрекам. — Чаю хочешь?

Наблюдатель мысленно вызвал Оракула, чтобы тот нашептал ему данные о сыне старика, и вскоре убедился: да, это был тот самый человек… Но для чего ему может понадобиться выбрасывать своего отца в кухонное окно?

Тем временем Арвин Павлович от чаю отказался, сел в кресло и принялся излагать дело, которое привело его в столь поздний час к отцу.

В последние годы отдельные умники в ЦК КПСС предполагали, что вскоре может грянуть «Большой Взрыв», как они сами называли конец безраздельного властвования партии по аналогии с известным «Биг- Бенгом». Причем, предполагая это, они не сидели сложа руки, а готовили почву для ухода в подполье. Чтобы выжить и иметь надежду когда-нибудь вернуться во власть, по их мнению, нужны были деньги, много денег… И дальновидные «умники» добывали эти деньги и закладывали их на долговременное хранение в зарубежные, прежде всего — швейцарские, как более надежные, банки. История известная и все еще обсасываемая журналистами на разные лады… Естественно, для хранения денег использовались всяческие коды и пароли, с помощью которых открывался доступ к банковским сейфам и лицевым счетам, а их знали только немногие доверенные лица. Одним из таких партийных «казначеев» был назначен и ушедший в