— Понятия не имею! — с готовностью воскликнул человек за рулем.

— Ну, мы-то с вами знаем, что время от времени таким придуркам, как я, под вашим непосредственным руководством приходится решать разные задачи на недопущение — или, наоборот, на обеспечение свершения — каких-либо событий, в отношении которых имеются соответствующие прогнозы… Правильно? — Антон Сергеевич неопределенно что-то промычал. — А вам никогда не приходило в голову, откуда берутся эти прогнозы? Более того, если ориентироваться на проработку деталей и точность фактуры, то можно допустить, что это вовсе не прогнозы, а информация…

А дальше пускаем в ход логику и делаем вывод: либо информация эта была получена в виде предсказания от какого-нибудь проницательного экстрасенса, либо… либо Контора использует пресловутую машину времени, неважно в какой ее ипостаси…

Чисто статистически очень сомнительно, что какому-то предсказателю, будь он даже подобен великому Нострадамусу, удалось бы считывать информацию с вселенского компьютера так, чтобы каждое предсказание попадало точно в «десятку»… Лично я больше склоняюсь к тому, что в нашем случае имеет место быть тривиальная машина времени…

— Бред какой-то, — покрутил своей коротко стриженой, седой головой Антон Сергеевич. — Ну, а даже если бы это было так, то — что?.. Какое отношение это имеет к нам с тобой?

— А самое прямое, — сказал Виктор. — Вам-то, может быть, все равно, а вот мне очень хочется переместиться во времени… только не в будущее, а примерно на месяц назад. И поэтому, если честно, я готов на любую работу для Ассоциации! В том числе и на такую, как сегодня!..

— Эх, Витя, Витя, — укоризненно сказал Антон Сергеевич, — такой большой мальчик, а веришь во всякие сказки!.. Тем более — в такие. Успокойся, все это тебе приснилось, и вот сейчас ты проснешься и…

— И сяду за руль, чтобы убить человека, — мрачно закончил за своего начальника Виктор.

Подвал был как подвал. Бетонный, обшитый толстыми шумогасящими плитами, из-за чего в камере постоянно было тихо. На равном расстоянии от стен стояла клетка, изготовленная из толстых стальных прутьев. В клетке, прямо на полу, сидел человек. Руки его были скованы наручниками, а от обеих ног к решетке тянулась длинная цепь из редкого титанового сплава.

От тишины постоянно терялось ощущение времени, и иногда человеку казалось, что его посадили в клетку только вчера, а чаще всего — что он провел здесь уже целую вечность. Если бы крохотное устройство в его головном мозге под названием Оракул работало, то можно было получить от него любую информацию, в том числе и о количестве суток, часов, минут и секунд, проведенных человеком в неволе, но батареи Оракула давным-давно сели, а солнечного света здесь не было, поэтому нельзя было их подзарядить.

Человек ничего не мог. Даже покончить с собой… Пока Оракул еще функционировал, можно было приказать ему стереть память, и тогда от человека осталась бы только физическая оболочка… Однако человек в клетке так и не решился это сделать, по той простой причине, что в нем теплилась надежда на спасение.

Каждый день к нему являлся высокий костлявый человек, носивший смешную фамилию Твердохлеб. Впрочем, всё остальное в нем было вовсе не смешным. Каждый день он задавал человеку в клетке одни и те же вопросы и каждый день уходил, так и не получив ответа. Первое время он еще пытался хоть как-то добиться своего: то заставлял людей в белых халатах колоть человеку в вены всякую дрянь, действие которой человек блокировал изменением состава своей крови; то орал на человека в клетке и прицельно бил его в болевые точки, но и боль можно было пересилить обычным усилием воли. Твердохлеб испробовал на нем и другие способы: пытку светом и пытку тьмой, пытку ревом и пытку тишиной, наркотики и гипноз, электроток и ультразвук. Потом Твердохлеб явно отказался от творческих поисков и сделал ставку на монотонную настойчивость и упорство по принципу «капля воды и камень точит». И не было конца его ежедневным визитам и его ежедневным вопросам, которые он повторял с занудством заевшего магнитофона…

Иногда человеку казалось, что еще немного — и он проснется от этого кошмарного сна, и окажется, что он снова на свободе, среди своих друзей и знакомых, но он просыпался и опять видел осточертевшие решетки, стены и лампы в сетчатых колпаках.

Секрет его молчания был прост. Теперь, даже если бы он очень захотел что-то сказать, то не смог бы этого сделать. В самом начале своего плена он случайно проговорился во сне о Трансгрессоре, и люди, которые держали его в этом подвале, видимо, сумели правильно интерпретировать его слова, потому что им удалось обнаружить вход в туннель, другой конец которого был удален на пятьдесят лет вперед, и тогда человек приказал своему Оракулу сжечь речевой центр в его мозгу и стал немым, справедливо полагая, что невозможность говорить — не самое страшное в жизни. Страшнее — предательство, будь оно нечаянным или нарочным…

Сегодня, после того, как Твердохлеб опять ушел от него ни с чем, человек какое-то время лежал неподвижно с закрытыми глазами. Его покормили и дали отправить естественные надобности (в арсенале изобретательного Твердохлеба была и пытка отвращением к самому себе, когда человеку сознательно не давали гигиенических емкостей, а по решетке был пропущен электрический ток, и приходилось испражняться и мочиться почти под себя, а потом — и действительно под себя, и миазмы в камере стояли такие, что обслуживающему персоналу приходилось использовать противогазы), и он опять забылся в полусне-полубодрствовании… Потом он всей своей кожей почувствовал, что в камере кто-то есть, и удивленно подумал, что Твердохлеб сегодня решил нарушить свою традицию одноразового посещения, раз зачем-то вернулся. Человек открыл глаза и в тусклом свете ламп увидел, что в камере находится вовсе не дознаватель со смешной фамилией.

Это был не кто иной, как Ден Лумбер. Свой. Друг. Наблюдатель…

Трудно было понять, как ему удалось проникнуть в это подземелье, а главное — зачем. Человек, прикованный к клетке, знал, что Наблюдатель погибнет, но не пошевелит и пальцем, чтобы спасти кого-то, в том числе и самого близкого друга.

Даже себя самого… На то она и Клятва, чтобы блюсти ее даже на краю гибели…

Но лишь увидев Дена, материализовавшегося в этом каменном мешке, человек в клетке понял: подсознательно все время своего плена он ждал именно этого — что однажды к нему придет кто-то из своих и, вопреки Клятве, спасет его — либо от смерти, либо от жизни…

— Привет, — сказал негромко Лумбер.

«Здравствуй, Ден. Давай говорить мысленно. Во-первых, я чисто физически не могу говорить вслух, а во-вторых, по голосу тебя может обнаружить охрана».

«Как ты себя чувствуешь?»

«Ничего, Ден, ничего… Бывало и хуже. Например, во времена инквизиции… Ты видел, как меня взяли?»

«Да. Ты сам виноват в своем провале».

«Я знаю, Ден.»

«Ты нарушил Клятву Наблюдателей.»

«Ден, дружище, пойми, я сделал это не сознательно… Я проговорился во сне…»

«Ты нарушил Клятву не тогда, когда выдал этим людям один из туннелей Трансгрессора. Они бы и сами через пару лет вышли на него, ты лишь слегка опередил события… Нам пришлось проследить все твои предыдущие Выходы, чтобы понять, где ты допустил ошибку».

«И где же?»

«Та женщина, которая тебя предала…»

«Она не предавала меня, Ден. Ее можно было понять, ведь она руководствовалась благими намерениями».

«Пусть так. Но ты, нарушил Клятву еще тогда, когда познакомился с ней… Ты знаешь о том, что у нее родился от тебя ребенок? Ты знаешь о том, что в этом времени у тебя есть сын?»

«Не может быть!.. Мы же провели всего одну ночь вместе!..»

«Этого было достаточно. И теперь масштабы возникших по твоей вине нарушений Ткани Реальности поистине ужасны… Этот мир погибнет быстрее, чем ему следовало бы погибнуть».