которые по состоянию камня с величайшей точностью могут определить, чем был болен хозяин и как он прожил свою жизнь. Да и вы, читатель, наверное, замечали, что после долгого ношения, драгоценности меняют цвет, блеск… Они будто настраиваются на человека, на его поле. Именно так утверждают экстрасенсы. Камни приобретают часть биополя человека, могут обмениваться с ним информацией, будто живые существа.

Впрочем, постепенно обнаруживается и кое-что вполне объективное. К примеру, в сердолике учёные обнаружили небольшие примеси радиоактивных веществ. И теперь сердоликом, как и в древности, лечат раны и некоторые болезни кожи.

Нет смысла придавать этим заметкам какой-то научный характер. Влияние драгоценных камней на человека держится на нашей в них вере. Да, мы верим в их силу. Хотя рационально можем запросто опровергнуть все эти рассуждения. Да только куда денешься от того невыразимого ощущения, которое приходит к нам, когда мы любуемся удивительной красотой, когда осознаём невероятную ценность попавшегося к нам на глаза самоцвета. И ведь мы знаем, что за иные минералы — всего лишь минералы! — можно купить целое государство. И мы знаем, что так оно и происходило.

Блеск драгоценного камня — это сосредоточение человеческих устремлений к вечности и могуществу, красоте и радости обладания. Это очень сильные чувства. Они могут вскружить, смутить не одну голову, не одну душу. Сами камни тут ни при чём. Но в них прячется ИСКУШЕНИЕ! И такое, что ради него можно преступить… Всё, что угодно, преступить.

Представляю на суд читателя рассказ Андрея Иванова, человека с весьма неординарной судьбой и, безусловно, много знающего о воровской среде, потому как сам он к их числу принадлежал. История записи рассказа почти детективная, вопросы задавались письменно, ибо Андрею есть от кого скрываться. Но от этого его свидетельства вряд ли потеряли свою ценность.

«Почему-то воров принято считать очень суеверными, склонными к мистике людьми. Я сам был вором — в широком понимании этого слова, в том понимании, которое существует, пожалуй, только в бывшем Союзе. Поэтому смело могу заверить, что такое утверждение, мягко говоря, не совсем верно.

Воры и зеки живут в том мире, где самую серьёзную опасность для них несут вполне конкретные, живые люди — их и надо бояться. Прочее, если и пугает, то слабее. К тому же законы, которые правят их миром, таковы, что, выкручиваясь из сложившихся обстоятельств, нельзя полагаться на что-либо или на кого-либо — только на себя. Посему каждый вор, если и суеверен, то на свой лад. Если проявляет склонность к мистике, то с определённым расчётом.

Я не слишком большой знаток истории, но одно знаю точно: в давние времена существовали системы воровских суеверий — в Европе одна, в Азии другая, возможно, что в Африке тоже было что-то своё. Чем-то они сильно разнились, в чём-то совпадали. Например, только в Европе высоко ценились верёвки, на которых были повешены тогдашние бандиты. Палачи продавали их ворам по сантиметру. Считалось, что такой амулет спасает от властей и прочих неприятностей. Между тем, и в Европе, и в Азии очень популярны были воровские руки. Интересно, что убеждение в чудодейственности отрубленной конечности в странах Ближнего Востока и некоторых других (мусульманских, азиатских) странах возродилось к концу двадцатого века. Благо руки продолжают там исправно рубить. По первости попавшемуся вору рубят палец, в другой раз — уже кисть. Такой «сувенир» на рынке стоит ныне до 2,5 тысячи долларов.

В России, да и вообще в бывшей империи, давно уже нет единой системы суеверий. К общепринятым приметам (чёрной кошке, женщине с пустыми вёдрами, просыпанной соли) воры относятся безразлично. У каждого есть свой, только ему известный круг примет, свой талисман. Сведениями об этом истинный вор никогда не будет делиться не то что с посторонними — вообще ни с кем. Впрочем, какие-то отголоски Средневековья остались. Кое-что известно, если не всем, то многим. Скажем, ты можешь быть «гонцом» по наркотикам, можешь быть их сборщиком, заготовителем, можешь работать «химиком», делающим отраву, готовую к употреблению. И всё будет сходить тебе с рук. Но стоит тебе хотя бы один раз сбарыжничать, то есть продать наркотик с малейшей выгодой для себя — пиши пропало: немедленно и однозначно попадёшься. И больше не будет тебе никакого фарта.

Я сам столкнулся с таким случаем в 1976 году. В Калининграде познакомился с парнями, которые собирались «кинуть» одного местного барыгу. Другими словами, самим совершить акт барыжничества. Конечно, я рассказал им о примете. Они дружно и весело посмеялись. И вскоре кинули-таки барыгу на шесть килограммов анаши. И что же? Он пошёл жаловаться в милицию. В результате «накрыли» всех. И ребят, и барыгу. Причём он получил двенадцать лет, а моим знакомым отмерили по семь. Что, конечно, тоже не сахар. Я потом встретился с ними в колонии. К этому времени они уже оценили мудрость старой приметы. Меня учили, что если уж вознамерился «кинуть» барыгу, то всенепременно надо исхитриться и отрезать у него прядь волос. Говорили, что тогда барыга будет «привязан». Я этому правилу всегда старался следовать. Хотя иногда давал себе роскошь порассуждать здраво: какой же барыга пойдёт заявлять о своей беде, если, конечно, он не банкует милицейской отравой? Как видите, по крайней мере один такой «оригинал» нашёлся.

Была мне хорошо известна ещё одна старинная примета. Козырным, универсальным и сильнейшим оберегом от всех несчастий считался кусок мыла, которым обмывали вора-покойника или, как тогда говорили, «крякнувшего путевого». Потому иной раз специально дежурили в моргах, ловили момент, платили тамошним санитарам немалую мзду. Подвоха быть не могло: санитар обмывал покойника в присутствии страждущего. Даже у близких кентов из-за обмылка возникали долгие склоки. Такое мыло обычно носили в «марочке» — в чистом носовом платке.

Мой наставник и кент был профессиональным щипачом — карманником. За спиной имел семь ходок, и все по одной статье. Человек он был незлобивый, однако власти признали его особо опасным рецидивистом. Так он всегда просил напоминать ему о том, чтобы взял надело чудесный обмылок. Я и напоминал. Но однажды забыл. И что вы думаете? Погорели… Хорошо ещё, что дело ограничилось самосудом. Смешно? Кому как… В тот день и несколько последующих нам было не до смеха.

В Средней Азии до сих пор существует обычай, явно ведущий свою историю со времён египетских фараонов. Когда умирает вор-наркоман, то его основательно снаряжают на тот свет. Мумию из него, правда, не делают, но в карман обязательно кладут пачку папирос, кропаль (дозу) анаши, лайбу (шприц) с раствором опиума. Чтобы в загробном мире на первых порах было ему чем ширнуться.

Кстати, опытные наркоманы знают, что лучший гашиш получается из конопли, выращенной на могиле. А в Средней Азии на кладбищах выращивают и мак. Могильная отрава издавна считается козырной.

Между тем, никакой особой склонности к мистике, какого-то страха перед потусторонним воровской мир не выказывает. Ещё один мой учитель-вор говаривал, что бояться надо живых, а не мёртвых. Он сам предсказал свою смерть, заметьте, выдал как-то, что «крякнет» только тогда, когда похоронит последних своих кентов. Так оно и случилось. Он умер через полгода после смерти последнего своего дружка Саши — шкипера.

Ничего сверхъестественного никто в этом не увидел: предчувствовал человек, имел на то право…

В самую скверную пору своей жизни мне пришлось скрываться на мусульманском кладбище. И не просто скрываться, а провести там целую неделю. Жил в самой настоящей могиле. По мусульманскому обычаю, она представляет собой вертикальный колодец, в котором делается ответвление, ниша, куда сажают покойника. Над колодцем возводят глинобитную надстройку — унбез. Здесь можно обретаться неопределённо долгое время. Кладбище было огромным — настоящий город мёртвых. Ничего там со мной плохого не случилось. У меня улетучились последние, оставшиеся с детства страхи перед покойниками.

Насколько я знаю, ничего особенного не происходит с «клюквенниками» — ворами, которые грабят церкви. Все мои знакомые «клюквенники» были христианами. Попадались, садились, не без того. Однако карал их явно не бог, а ушлые таможенники или оперативники из КГБ.

Между нами, я не слишком верю в распространяемые в последнее время сказочки о тяге зеков к Богу.