— Простите? — спросил еще раз он и густо покраснел. — Пока никак. Насколько нам известно.

— Намечаются ли еще рецензии?

— Намечаются?

— С кем из рекламного отдела я мог бы поговорить?

— Разрешите спросить — по какому поводу?

В прошлом Ричарда не раз называли «трудным» человеком. Это определение — «трудный», относилось как к нему самому, так и к его прозе. Но, к сожалению, Ричарду практически больше негде было проявлять свои «трудные» качества: его «трудности» больше негде было развернуться. Ричард решил, что она попросту выдохлась после того, как он величавой поступью покинул дискуссионный зал Литературной ассоциации Ветстонской публичной библиотеки (тема дискуссии: «Куда идет роман?»). Ричард покинул зал, потому что перед началом дискуссии лишь ему из всей экспертной комиссии не предложили печенья к чаю. Потом, уже в метро, у него пылали подмышки, и он вдруг вспомнил, что вообще-то ему предложили печенье. Но не шоколадное. А овсяное с орехами. В том же году Ричарда с большим трудом уговорили не подавать в суд на одного рецензента, написавшего уничижительный отзыв о его романе «Мечты ничего не значат» в «Олди»… Ричард стоял и думал, не продемонстрировать ли сейчас свою трудность и не покинуть ли гордо «Болд адженду». А что потом? Он представил себе, как будет тоскливо стоять и дышать на авеню Би. Подобно всем писателям, Ричарду хотелось бы жить где-нибудь в хижине на каком-нибудь утесе и каждую пару лет бросать бутылку с запечатанными в ней исписанными страницами в пенные воды прибоя. Как и все писатели, Ричард хотел, чтобы ему оказывали уважение, как, скажем, Христу-воителю за час до Армагеддона.

— Честно говоря, вы меня удивляете, — сказал Ричард, — Рой Бив был полон идей. Но так получилось, что я…

— Ах, Рой! Рой Бив!

— Так получилось, что я уже кое о чем договорился. У меня запланирована встреча с читателями в Бостоне. И еще интервью с Дабом Трейнором в Чикаго.

— С Дабом Трейнором? О книге?

— Да, о книге.

— Но это же здорово. Разрешите представить вам моего партнера. Франсе Орт. Франсе? Зайди и поздоровайся с Ричардом Таллом.

Офис «Болд адженды» находился еще в процессе обустройства. Франсе Орт не столько вошла в кабинет Лесли, сколько вступила на его территорию. За ее спиной несколько здоровенных парней в опрятных комбинезонах тащили листы ДСП. Когда Ричард приехал в издательство, ему какое-то время пришлось потолкаться среди них, прежде чем он нашел Лесли. Уже сейчас можно было представить, как все тут будет выглядеть — ковролин на полу, белые уютные закутки.

— Приятно познакомиться, сэр. Я надеюсь в самом скором времени прочесть ваш роман.

За внешностью Франсе Орт угадывалась радужная палитра хромосом. Она вполне могла бы отправиться в любой из пяти районов Нью-Йорка — например, в Гарлем, Малую Асторию или в Чайна-таун — и не привлекла бы там к себе особого внимания, если не считать обычного сексуального интереса. В этническом отношении Эври и Орт были и всем, и ничем, либо ни тем, ни другим. Они были просто американцами.

— Так вот. Вы, конечно, знаете, как коренные американцы получали свои имена.

— Думаю, да. Это первая вещь, которую видит их папаша.

— Именно так. Так вот. В ту ночь, когда родился Джон Две Луны, светила прекрасная полная луна, и его отец…

— Был пьян, — высказал свое предположение Ричард.

— Простите?

— Он был пьян, и у него двоилось в глазах. Говорят ведь, что они все пьяницы. Коренные американцы. То есть я хочу сказать, что мы тоже хороши, но они…

— …И — словом, его отец вышел на берег озера и увидел в воде отражение полной луны.

— А, вот оно что, — сказал Ричард. Ему хотелось закурить назло знаку на стене, предупреждавшему его, чтобы он и не думал об этом.

— Франсе работала в Майами с Шананой Ормолу Дэвис. — Лесли встал из-за стола и подошел к Франсе.

— А как она получила свое имя? Впрочем, простите. Продолжайте.

— Она модернизирует язык знаков для слабослышащих людей. Это очень интересно.

— Негритянский, или афроамериканский, — сказала Франсе, — раньше это обозначалось так. — Она приплюснула кончик носа ладонью. — Азиатский — вот так. — Она оттянула своим детским пальчиком краешек левого глаза. — А жадный — так. — Она погладила рукой подбородок.

— И что это означает?

— Евреев. У них бороды.

— Да. Вижу, над этим пришлось немало потрудиться.

— А гомосексуалов, — сказал Лесли, — раньше…

— Голубых, — сказала Франсе.

— Простите?

— Голубые. Теперь их называют голубые.

— Точно. Голубые, — продолжал Лесли. — Раньше обозначались так. — Он расслабленно свесил кисти рук. — Представляете?

— А что теперь означает этот знак?

— Который обозначал голубых? — переспросил Лесли, поворачиваясь к Франсе. — Что теперь означает этот знак?

— Знак голубых? Думаю, теперь он означает голубой цвет.

— Далеко же мы зашли, — сказал Ричард.

— Вы правы, — согласилась Франсе.

— Вы правы, — подхватил Лесли.

Лесли взял Франсе за руку. Или это она взяла его руку. Или их руки просто соединились. И это не было декларацией ни любви, ни дружбы, ни даже солидарности. Но все же это было похоже на язык знаков. На знак, обозначающий будущее, грядущее, обозначающий эволюцию и «Амелиор»…

Франсе попрощалась, и вскоре Лесли провожал Ричарда до двери.

— Сами видите, — говорил он на ходу, — трудимся в поте лица, но, конечно, многое еще предстоит сделать. Экземпляры разосланы рецензентам. Пока объем продаж невелик, но если будут положительные рецензии, то дело, я думаю, пойдет. Можно вас кое о чем спросить? Вы просто путешествуете по Штатам?

Ричард остановился на лестнице. Деваться было некуда:

— Я пишу очерк о Гвине Барри.

— Разве не удивительно, что он вызывает к себе такой интерес?

— Да. Просто жуть. А что вы об этом думаете?

— Эта книга, чье время пришло. Она оказалась очень своевременной. Премия фонда «За глубокомыслие» — вот где собака зарыта. Думаю, она ему снится. И если премия достанется ему, то это будет почище взрыва сверхновой звезды.

Об этом не беспокойтесь, едва не вырвалось у Ричарда, премия Гвину не достанется. Ричард был настроен решительно. Он был обязан сделать это ради фонда. Он был обязан сделать это ради Вселенной.

Они продолжили спускаться по лестнице.

— Мне жаль, что пока мы больше ничего не можем для вас сделать, — сказал Лесли. — И все же. Если вы настроены решительно…

У входной двери Лесли резко свернул влево и исчез в какой-то то ли кладовке, то ли подсобке. Послышался какой-то шорох, затем раздался внезапный возглас «Черт!» — кто-то что-то волок по полу, и наконец в коридор, к ногам Ричарда, вывалился бугристый почтовый мешок, и вслед за ним, спотыкаясь, вышел Лесли.