свой собственный кружок. Ричард уже успел походить вокруг этих кружков, инстинктивно оценивая силы отталкивания, заставлявшие их держаться на расстоянии. Почему они так ненавидят друг друга? Причина была очевидной. Быть может, я немного утрирую, но подумайте сами: вон там коротышка из Алабамы уткнулся в лохань со спиртным, а тут возвышается красавица из Виргинии с мятным коктейлем и медоточивой речью; там — скрежещущий зубами еврей из Днепропетровска, а здесь — странствующий ливанец; тут — внучка африканского раба, а за ней — брамин из Бостона и шведский хиппи из Сент-Пола. Америка — это мир в миниатюре. А теперь посмотрите на этот мир. Люди не ладят друг с другом. А писатели, по врожденному убеждению Ричарда, просто обязаны друг друга ненавидеть. Когда речь заходит о деле. Ибо они состязаются за право обладать тем, что существует в единственном числе: за право обладать вселенной. Они просто не могут не рваться в драку.

— Извините, вы Люси Кабретти? Ричард Талл. Редактор «Маленького журнала» в Лондоне. Скажите, вы уже видели рецензию на вашу книгу «Парное свидание» в нашем журнале?

— Нет, еще не видела!

— Мне сказали, что вы будете здесь, поэтому я захватил экземпляр. Вот, пожалуйста. Интересная рецензия, к тому же благоприятная. Лично я думаю, что вы заняли наиболее здравую позицию. Вам удалось чрезвычайно прояснить ситуацию с правовой точки зрения, не упуская из виду тот факт, что речь идет о реальных мужчинах и женщинах.

Люси поблагодарила его. Ричард действительно бегло просмотрел «Парное свидание. За и против» — это было пособие на тему, как сделать так, чтобы тебя не изнасиловали все твои друзья. Он был согласен с ее аргументами, но вместе с тем недоумевал, кого они могут заинтересовать. С другой стороны, кто может объяснить тот факт, что «По-своему»[11] выбрали гимном современной Америки? Американцы не хотят делать по-своему. Они хотят делать по-вашему.

— Я сопровождаю Гвина в его турне. Пишу о нем очерк. Мы старинные приятели. Мы познакомились еще в Оксфорде. Оба были стипендиатами. Я приехал из Лондона, а Гвин — с долин Уэльса.

— Как романтично.

— Романтично? Да, пожалуй.

— Простите, но я совершенно несносная англофилка.

— Он родом из Уэльса, а не из Англии, — сказал Ричард, поразившись, что англофильство в Америке еще не перевелось. — Это нечто вроде Пуэрто-Рико.

— Тогда это еще более романтично.

— Романтично? Да, Гвин был невероятным… «дамским угодником», если выражаться пристойно.

— Правда?

— Если выражаться очень пристойно, — сказал Ричард, чувствуя, что может чересчур увлечься. — Пойдемте присядем там и что-нибудь выпьем. Вам это понадобится.

Ричард так и не нашел, чем себя занять в Вашингтоне — в этом центре мира. Дни напролет он валялся в постели в своем номере, погруженный в транс коварных планов. Гвин провел четыре фотосессии и шесть интервью для разных СМИ, и еще он нашел время посетить коллекцию Филлипса, Сенат, Библиотеку Конгресса и Американский музей Катастрофы. А Ричард за это время успел лишь вымыть голову. Ах да, еще он звонил в «Лейзи Сьюзен» (туда оказалось не так просто дозвониться), и там ему сказали, что у них есть два экземпляра романа «Без названия». Вымыть голову — это тоже не простая формальность. Ричард снова и снова возвращался к зеркалу в ванной, преследуемый мыслью о том, как один и тот же человек может быть одновременно таким плешивым и таким косматым. В конце концов Ричард сходил в аптеку и намазал волосы разными муссами и кондиционерами. Но это не помогло — его волосы по-прежнему выглядели ужасно… На вечер в посольстве Ричард добирался самостоятельно. То ли из-за погоды, то ли в соответствии с местными законами водитель постоянно подсаживал новых пассажиров — этих осиротевших детей Млечного Пути, присыпанных звездочками снежинок. Ричард сидел на заднем сиденье, а таксист не спеша развозил их по городу: по бульварам, по заснеженным полям американской истории. От сильного ветра стекла в машине поскрипывали. Они миновали Джорджтаун, Хилл, Дюпон-серкл, а маячивший в снежной дали многоглазый Капитолий, казалось, нисколько не приблизился. Город строился с большим размахом, и его планировка, очевидно, доступна лишь существу высшей породы. Ричард попросил высадить его в районе посольства. В дверях его встречал Гвин.

— Наверное, для этого существует какой-нибудь медицинский термин, — продолжал Ричард. — Сатиромания или что-нибудь в этом роде.

— По крайней мере, у него есть свой стиль, — снисходительно сказала Люси. — И потом все те хорошенькие студентки…

— Да нет же. Это не были студентки. Это были отнюдь не чаровницы из колледжей Сомервилль или Святой Хильды. Отличницы с веснушчатыми носиками.

— Гвин не мог остановиться.

— Это были не студентки. Нет, нет, — Ричард выдержал паузу и добавил: — Для своей забавы дружище Барри выбирал девушек из обслуги.

Люси нахмурилась: на ее лобике под темными завитками волос появилась морщинка. На прощание Ричард вызвал из запасников памяти подлинное воспоминание о своем первом годе в Оксфорде: вот он заваливается к себе в два часа ночи после оргии в какой-нибудь комнатке в общежитии школы секретарш и видит Гвина, склоненного над книгами, грызущего гранит науки. Раз в две недели на выходные приезжала Гильда — автобусом из Свонси. Обычно она сидела тихо, как мышка, в маленькой спальне Гвина. В воскресенье утром, позавтракав в столовой, Гвин приносил ей спрятанную в кармане сдобную булочку с джемом. Гильда любила апельсиновый джем. В любом случае, джем — это все, что ей доставалось.

— Он прославился тем, что любил приударить за посудомойками. В те дни университетская прислуга практически была на положении рабов. Когда начинались летние каникулы, их всех скопом увольняли и осенью нанимали снова, а летом им приходилось ютиться по ночлежкам. Так что, если юный джентльмен хотел воспользоваться случаем… — Ричард покачал головой, словно стараясь припомнить. — Особенно неприятная история вышла с одной кухаркой, которой едва исполнилось шестнадцать. Трогательная девочка. Темные кудряшки. Ребенок, да и только. Поговаривали, что она цыганка, подкидыш, — Ричард напрягся. Ложь, словно дым, ела ему глаза. — Так вот, Гвин… Гвин побился с одним своим дружком об заклад. Не стану утомлять вас подробностями. В общем, Гвин выиграл, но его приятель — его звали Трелони — отказался платить. Хотя речь шла всего лишь о нескольких гинеях.

— Гинеях? — спросила Люси.

— Это денежная единица, предпочитаемая игроками, — Ричард придвинулся к Люси и чуть повысил голос. — Тогда Гвин решил прижать Трелони к стенке. Он ее опозорил — он стащил у девочки кое-что из нижнего белья и прибил к доске объявлений в комнате младшекурсников.

— И что дальше? Трелони заплатил? Он заплатил Гвину гвинеями — то есть гинеями. А сколько это — гинея?

— Двадцать один шиллинг, — Ричард подумал, что с гинеями он, пожалуй, перегнул палку.

Люси сложила руки на груди и вздохнула:

— Знаете, в вашу историю очень трудно поверить.

— Вот как? Почему же?

— На вид он такой симпатичный и совершенно нормальный. А его книги? Взять хотя бы «Амелиор». Он пишет как-то по-щенячьи.

— Как?

— Как щенок, который вечно поджимает хвост, потому что страшно боится кого-то обидеть. Конечно, это приятное чтение, но его проза — она совершенно неживая.

Ричард был счастлив и горд. Он понял, что не стоит терять времени на Люси Кабретти.

— Приятно было побеседовать, — сказал он, вставая. — Надеюсь, что вам понравится рецензия.

— Спасибо. Вы приятный собеседник. Постойте. А что стало с той девочкой?

— Какой девочкой?

— С той служанкой. Цыганочкой.

Ричард ответил не сразу. Он уже приготовился начать свое тяжеловесное шествие к дверям. В самом деле — что? Забеременела? Угодила за решетку? Оказалась выброшенной на улицу в ненастье — в лохмотьях, без гроша за душой? Но Люси и без того считала прозу Гвина дерьмом, поэтому он сказал