подчинить их себе посредством страха или силы. В то же время я также начал придумывать алфавиты. В Лидсе я попытался обработать этот материал в стиле высоком и серьезном и многое облек в стихотворную форму. (Первый вариант песни Бродяжника о Лутиэн, что теперь входит в 1204, изначально был опубликован в Лидском университетском журнале [1]; однако все предание целиком, так, как оно представлено в кратком пересказе Арагорна, было записано в виде длинной поэмы, вплоть до 1206, строки 17 («ее отца»)) [2].
В Оксфорд я вернулся в янв. 1926 г., и к моменту выхода «Хоббита» (1937) эти «предания Древних Дней» обрели связную форму. Предполагалось, что «Хоббит» никакого отношения к ним не имеет. Пока мои дети еще не выросли, я имел привычку придумывать и рассказывать вслух, а порою и записывать «детские истории» им на забаву, — исходя из тогдашних моих представлений о том, каковы они должны быть по настрою и стилю, — многие придерживаются подобных представлений и по сей день. Ничего из этого опубликовано не было. Предполагалось, что «Хоббит» — одна из таких историй. «Увязывать» его с «мифологией» необходимости не было, однако он естественным образом притягивался к этому господствующему в моем сознании творению, и в результате укрупнялся и становился героичнее в процессе. Но и тогда «Хоббит» вполне мог бы стоять особняком, если не считать ссылок (совершенно ненужных, хотя они создают ощущение исторической глубины) на Падение Гондолина («Паффин» 57, издание в твердой обложке 63), на рода эльфов («П.» 161, издание в твердой обложке 173 или 178) и на ссору короля Тингола, отца Лутиэн, с гномами («П.» 162).
«Хоббит» увидел свет и свел меня с «А. энд А.» по чистой случайности. Знали о нем только мои дети да еще мой друг К. С. Льюис; но я ссудил рукопись матери-настоятельнице Черуэлл-Эдж /*См. примечание к письму №163.*/, чтобы поразвлечь ее, в то время как она поправлялась от гриппа. О рукописи стало известно молодой женщине, студентке, проживающей в доме, или, может, у нее там жила подруга; а студентка эта работала в офисе «А. энд А.» [3]. Так рукопись попалась на глаза Стэнли Анвину, а тот опробовал ее на своем младшем сыне Рейнере, в ту пору еще совсем маленьком. И «Хоббит» был опубликован. Тогда я предложил в издательство легенды Древних Дней, но рецензенты их отклонили. Издательство требовало продолжения. А мне хотелось героических легенд и возвышенного эпоса. Результатом стал «Властелин Колец».....
Волшебное кольцо оказалось единственной самоочевидной деталью в «Хоббите», которая могла бы послужить связующим звеном между ним и моей мифологией. Но чтобы стать темой крупномасштабной истории, этому предмету полагалось обладать исключительной значимостью. Затем я увязал его с (изначально) совершенно случайной отсылкой к Некроманту (конец гл. vii и гл. xix), функция которой, по сути, сводилась к тому, чтобы обеспечить предлог для отъезда Гандальва и предоставить Бильбо с гномами самим о себе заботиться, что требовалось для развития сюжета. Из «Хоббита» также заимствована тема гномов, их прародитель Дурин, и Мория; и Эльронд. Отрывок в гл. iii, соотносящий его с полуэльфами мифологии, оказался счастливой случайностью, — а все потому, что крайне сложно то и дело изобретать хорошие имена для новых персонажей. Я назвал его Эльрондом без всякой задней мысли, но, поскольку это имя заимствовано из мифологии (Эльронд и Эльрос — сыновья Эаренделя), я сделал его полуэльфом. Но только во «Властелине» он отождествляется с сыном Эаренделя, и, следовательно, он — правнук Лутиэн и Берена, могучий владыка и хранитель Кольца.
Еще одна составляющая, не упомянутая прежде, также была задействована, когда мне потребовалось наделить великой миссией Бродяжника-Арагорна. То, что я мог бы назвать моим «наваждением Атлантиды». Эта легенда, или миф, или смутное воспоминание о некоем эпизоде из древней истории, всегда не давало мне покоя. Во сне мне являлся мучительный кошмар о неотвратимой Волне, что либо накатывает с моря, доселе спокойного, либо горой вздымается над зелеными землями вдали от моря. Этот кошмар порою приходит и по сей день, хотя, написав о нем, теперь я его вроде бы экзорцировал. Он неизменно заканчивается капитуляцией, и я просыпаюсь, хватая ртом воздух, точно вынырнув из глубокой пучины. Я, бывало, это рисовал или сочинял об этом плохие стихи. Когда К. С. Льюис и я бросили жребий и ему досталось писать о путешествии в пространстве, а мне — о путешествии во времени, я начал несостоявшуюся книгу о путешествии сквозь время, в финале которой моему герою предстояло присутствовать при затоплении Атлантиды. Она должна была называться
Ну, вот вам, пожалуйста. Надеюсь, я не слишком вас утомил.....
[Касательно употребления фамилии «Гэмджи»:]
Все началось с отпуска, проведенного в Ламорна-Коув [4] около 30 лет назад (в ту пору то был дикий, довольно-таки недосягаемый край). Жил там один прелюбопытный местный оригинал, старикан, что бродил себе по округе, разнося сплетни, предсказывая погоду и тому подобное. Чтобы позабавить моих мальчиков, я нарек его Папашей Гэмджи, и это имя вошло в семейный фольклор: его присваивали старичинам такого типа. В ту пору я начал «Хоббита». Фамилию «Гэмджи» я выбрал в первую очередь аллитерации ради /*Имя Папаши Гэмджи в оригинале (Gaffer Gamgee) содержит в себе аллитерацию.*/; но я ее не придумал. Она всплыла из детских воспоминаний, как смешное словечко или прозвище. На самом деле, когда я был совсем маленьким, так называли вату (в Бирмингеме). (Отсюда — связь семейства Гэмджи с семейством Коттон /*См. примечание к письму №144.*/.) О происхождении этого имени я ничего не знаю.....
Надеюсь, эти обрывки «научных изысканий» или «самоизучения» вас не ужаснули. Неодолимое искушение, особенно для такого педанта, как я. Боюсь, я ему потворствую почти исключительно собственного удовольствия ради — пока, благодарение судьбе, поток писем иссяк. (Поспешу уточнить, иных, нежели ваше: таких приходит слишком мало.) И следовало бы мне использовать эту передышку на то, чтобы продвинуться с «Сэром Гавейном».
Одно время я жил на довольно-таки захудалой улице (очень уместно названной Дачис /*Герцогиня (
