3. Директор школы Короля Эдуарда.

[Несколько замечаний о стихотворении из сборника «Приключения Тома Бомбадила».]

Стихотворение «Фаститокалон», в отличие от «Кота» и «Олифанта», не плод моего воображения от начала и до конца, но переделка одного стихотворения из древних «бестиариев», сокращенная и переработанная в хоббитском духе. На мой взгляд, весьма примечательно, что вы уловили греческий характер имени сквозь все искажения. Вообще-то я его заимствовал из сохранившегося фрагмента англосаксонского бестиария, подумав, что звучит оно достаточно комично и нелепо, чтобы сойти за хоббитскую переделку чего-то высокоученого и эльфийского — согласно системе, по которой, как английский заменяет ширское наречие, так латынь и греческий заменяют язык Высоких эльфов в именах. В данном случае ученое название, по всей видимости, звучало как Aspido-chelone, «черепаха с круглым (кожистым) щитом». Из этого получилось astitocalon— искажение ничуть не хуже многих других того же периода; однако боюсь, что букву F стихотворец добавил просто-напросто того ради, чтобы имя аллитерировало с другими словами в той же строке: в его время для поэтов это считалось обязательным. Возмутительная вольность — или очаровательная, это уж зависит от вкуса.

Поэт говорит: ?ат is noma cenned / ?yrnstreama ge?lotan Fastitocalon, «ему, несомому древними течениями, определено имя Фаститокалон». Представление о предательском острове, который на поверку оказывается чудовищем, по всей видимости, заимствовано с Востока: речь идет о морских черепахах, преувеличенных мифотворческой фантазией; на том я и остановился. Но в Европе это чудище перепутали с китами, и в англосаксонском варианте ему уже приписываются свойства кита: так, например, он кормится, траля раскрытой пастью. В нравоучительных бестиариях он, конечно же, выступает аллегорией дьявола; в таком виде образ заимствует Мильтон.

[Рассказ о неоконченном произведении Толкина «Новая тень». (См. тж. №338).]

Я в самом деле начал повесть, действие которой происходит примерно 100 лет спустя после Низвержения [Мордора], но она оказалась слишком уж мрачной и тягостной. Поскольку мы имеем дело с людьми, мы неизбежно столкнемся с самой прискорбной чертой их натуры: они быстро пресыщаются хорошим. Так что во времена мира, справедливости и процветания люди Гондора сделались бы недовольны и беспокойны — в то время как королевская династия, потомки Арагорна, умалились бы до самых обыкновенных королей и управителей, вроде Денетора или даже хуже. Я обнаружил, что даже в эти ранние времена возникли революционные заговоры вокруг центра тайного сатанинского культа; а гондорские мальчишки играли в орков и безобразничали в округе. Я мог бы написать «триллер» про заговор, его обнаружение и подавление — но к этому бы все и свелось. Оно того не стоит.

Сэндфилд-Роуд 76, Хедингтон, Оксфорд

Уважаемый Бредертон!

Получить ответ 14 июля на письмо, отправленное лишь 10 числа, — вот это я называю расторопностью, даже при нормальной работе почты. По мне, в печатании на машинке ничего неучтивого нет. Я, во всяком случае, обычно как раз печатаю, поскольку мой «почерк», поначалу четкий и ясный, быстро деградирует до живописной неразборчивости. Кроме того, я люблю машинки; моя мечта — внезапно разбогатеть настолько, чтобы заказать себе электрическую печатную машинку в соответствии с Моими собственными требованиями, чтобы печатать Фэаноров алфавит..... Я сам перепечатывал «Хоббита», а «Властелина Колец» — так даже дважды (отдельные части по нескольку раз) на своей кровати на чердаке в доме на Мэнор-Роуд. В черные дни между утратой просторного особняка в северном Оксфорде, который сделался мне не по средствам, и моего краткосрочного возвышения до почетного старинного колледжского дома на Холиуэлл.

Едва сняли ограничения на бензин /*Во время войны и в послевоенные годы в Англии существовало нормирование на бензин; проблема обострилась также в связи с Суэцким кризисом 1956—1957 гг.*/, улица превратилась в ад. Но и Хедингтон — это вам не обитель покоя и мира. Когда я сюда въехал, Сэндфилд-Роуд представляла собою тупик, но вскорости ее противоположный конец открыли для проезда, и на какое-то время, пока не достроили Хедли-Уэй, она превратилась в неофициальный объезд для грузовиков. А теперь в верхнем конце улицы — автостоянка стадиона «Оксфорд Юнайтед» /*Оксфордская футбольная команда.*/. И при этом сами жители делают все, на что только способны радио, телевизоры, собаки, мотороллеры, грохотоциклы и машины всех размеров, кроме самых маленьких, чтобы обеспечивать шум спозаранку и часов этак до двух ночи. В довершение удовольствия в трех домах от нас живет один из участников группы юнцов, по всей видимости вознамерившихся уподобиться «Битл» /*Так у автора.*/. В те дни, когда в порядке очередности репетируют у него, шум стоит неописуемый.....

Касательно вашего вопроса. Ответить на него непросто: тут нужна полная автобиография, никак не меньше. Я начал создавать языки еще в раннем детстве: я ведь в первую очередь ученый-филолог. Мои интересы были и остаются главным образом научными. Но занимали меня также и фольклорные предания (особенно о драконах); и сочинительство (не чтение) стихов и новых размеров. Все это начало сливаться воедино в те времена, когда я был студентом, к вящему отчаянию моих наставников, и едва не погубило моей карьеры. Поскольку, официально числясь на «классическом», я познакомился с языками, которых современные англичане обычно не изучают, и каждый обладал ярко выраженной индивидуальной фонетической эстетикой: валлийский, финский, то, что осталось от готского четвертого века. Финский также заключал в себе отблеск совершенно иного мифологического мира.

Зародышем моих попыток записать собственные легенды, соответствующие моим искусственным языкам, стала трагическая повесть о злосчастном Куллерво из финского эпоса «Калевала». Эта история остается одним из основных эпизодов в легендах Первой эпохи (которые я надеюсь издать как «Сильмариллион»), хотя как «Дети Хурина» видоизменилась до неузнаваемости — за исключением трагического финала. Второй точкой отсчета стало написание «из головы» «Падения Гондолина», истории Идриль и Эаренделя (III 314), во время отпуска из армии по болезни в 1917 г.; и исходный вариант «Сказания о Лутиэн Тинувиэль и Берене», написанный позже в том же самом году. Первоосновой для нее послужил небольшой лесок, густо заросший «болиголовами» (вне всякого сомнения, росло там и немало других родственных растений) близ Руса на полуострове Хольдернесс, где я какое-то время находился в составе хамберского гарнизона. Вырвавшись из армии, я продолжал развивать свой замысел: в течение небольшого промежутка времени в Оксфорде, работая в штате составителей тогда еще не законченного великого Словаря; и после, перебравшись в Лидский университет, в 1920—26 гг. В О. я написал космогонический миф «Музыка Айнур», объяснив отношения Единого, трансцедентального Творца, и Валар, «Властей», Первотворений ангельской природы, и их роль в упорядочении и осуществлении Исходного Замысла. Говорилось в предании и о том, как так случилось, что Эру, Единый, сделал добавление к Замыслу и ввел темы Эрухин /*В оригинале — Eruhin (такая форма используется в ряде черновых текстов, в частности в «Затоплении Анадунэ», одном из вариантов предания о гибели Нуменора.*/, Детей Господних, Перворожденных (эльфов) и Наследников (людей); причем Валар запрещалось пытаться