покойного к его старшему внуку (независимо от возраста дочери). Этот последний обычай получил распространение в семьях не столь древних, не обладающих многовековой историей или родовой усадьбой. В таких случаях наследник (если он принимал «титул учтивости» /*Понятие из английской действительности: «титул учтивости» не дает юридических прав, обычно предоставляемых титулом (например, права заседать в палате лордов); его по обычаю носят дети герцогов, маркизов и графов.*/) брал материнскую фамилию — хотя зачастую сохранял и отцовскую тоже (которая ставилась на втором месте). Так было в случае Ото Саквилль-Бэггинсом, поскольку номинальное главенство над семейством Саквиллей перешло к нему через мать, Камелию. Его довольно нелепое заветное желание состояло в том, чтобы отличиться, как мало еще кому удавалось, став «главой» целых двух семейств (тогда он, вероятно, назвался бы Бэггинсом-Саквилль- Бэггинсом): этим объясняется его досада в связи с приключениями и исчезновениями Бильбо, не говоря уже об утрате собственности в результате усыновления Фродо.

Я полагаю, в хоббитских законах и обычаях вопрос о том, может ли «усыновление» кого-то бездетным «главой» повлиять на наследование главенства, был спорным (в данном конкретном случае властью мэра Сэмуайза он был решен однозначно). Считалось, что усыновление члена другой семьи на передачу главенства не влияет, ведь это — вопрос кровного родства; однако существовало мнение, что усыновление близкого родственника с тем же именем /*Потомки общего прадеда с тем же именем. — Прим. авт.*/ до того, как тот достиг совершеннолетия, наделяет его всеми привилегиями сына. Это мнение (поддерживаемое Бильбо), естественно, оспаривал Ото.

Нет никаких причин полагать, что у стуров Диких земель развилась строго «матриархальная» система, в полном смысле заслуживающая такого определения. Никаких следов такого рода явлений среди стуровской «прослойки» в Восточном фартинге и в Бакленде не обнаруживалось, хотя там и сохранялись те или иные расхождения в обычаях и законах. Слово «матриарх» в устах Гандальва (или, скорее, того, кто записывал его слова, а также и переводчика) использовалось не в «антропологическом» смысле, но просто-напросто означало женщину, которая, по сути дела, правит кланом. Вне всякого сомнения, лишь потому, что она надолго пережила мужа и отличалась властным характером.

Вполне вероятно, что в скудеющей и вырождающейся стуровской области Диких земель женщины (как это часто случается в подобных условиях), как правило, лучше сохраняли физический и духовный облик былых времен, и потому обретали особую значимость. Но (как мне кажется) не стоит полагать, что имела место некая фундаментальная перемена в их брачных обычаях или что там возникло нечто вроде матриархата или полиандрии /*Многомужество, пережиток группового брака.*/ (хотя это как раз могло бы объяснить отсутствие каких бы то ни было упоминаний об отце Смеагола-Голлума). В тот период на западе «моногамия» практиковалась повсеместно, а иные системы воспринимались с отвращением, как нечто, что бывает только «под властью Тени».

По правде сказать, я начал это письмо почти четыре месяца назад; но закончить так и не закончил. Вскоре после того, как я получил ваши вопросы, моя жена, проболевшая большую часть 1958 г., «отпраздновала» выздоровление тем, что упала в саду и ушибла левую руку, да так сильно, что до сих пор обездвижена и в гипсе. Так что 1958 год оказался сплошным разочарованием, а при всех прочих моих неприятностях и в преддверии моего ухода на пенсию, когда многое необходимо привести в порядок, у меня совсем не было времени заняться «Сильмариллионом». Как бы мне того ни хотелось (и, по счастью, «Аллен энд Анвин» вроде бы хочет от меня того же).

[Здесь черновик заканчивается.]

1. В письме мистер Нанн назвал Толкина «образцом учености».

2. См. «Властелин Колец» III. 413 (Приложение F).

3. Производное от англосаксонского byrd, «рождение».

4. В генеалогическом древе Бэггинсов из Хоббитона значатся два Понто: первый — предок Перегрина Тука и Мериадока Брендибака.

5. Лалия Великая во «Властелине Колец» не упоминается, но ее супруг, Фортинбрас II, фигурирует в генеалогическом древе Туков из Великих Смиалов («Властелин Колец» III 381).

[Толкина попросили предоставить материал для подборки высказываний, предназначенной для публикации в приложении «Детская книга» к «Нью стейтсмен». Ему писали: «Очень хотелось бы, чтобы вы рассмотрели вопросы примерно такого рода: пишете ли вы, ориентируясь на определенную аудиторию, и насколько, т. е. кажется ли вам, что писать для детей — это нечто совсем иное, нежели писать для взрослых? Считаете ли вы, что, сочиняя для детей, вы удовлетворяете некую собственную внутреннюю потребность, например, выражаете некий аспект вашей личности, подавляемый в обычной жизни или жесткими требованиями литературы для взрослых? Какой вам видится связь между «Хоббитом» и «Братством Кольца» [sic]? Ставите ли вы сознательно дидактические задачи, и если да, то как вы их интерпретируете?]

[Не датировано; апрель 1959]

Уважаемый мистер Аллен!

Прошу меня простить, но поучаствовать в подборке я не смогу. Я только что поправился после перенесенной операции, изрядно запустил работу и теперь вынужден многое наверстывать. 24 апреля начинается триместр.

Все, что я могу сказать насчет сочинительства для детей, я уже выразил в своей работе «О волшебных сказках», которая вошла в состав сборника «Эссе в честь Чарльза Уильямса» (ОЮП 1947). Меня оно особо не интересует.

Когда я опубликовал «Хоббита», — в спешке и не обдумав книгу толком, — я еще пребывал под влиянием традиционного предрассудка, что «волшебные сказки», по сути своей, обращены к детям (с дурацкой привешенной шуточкой «от семи до семидесяти» или без оной). И свои дети у меня были. Но желание обратиться к детям как таковым не имело никакого отношения к истории самой по себе или к побуждению ее написать. Однако оно не лучшим образом повлияло на манеру изложения и стиль повествования, каковые я бы непременно выправил, если бы меня не торопили. Счастлив отметить, что умные дети с хорошим вкусом (а таких, как выясняется, немало) неизменно выделяют те моменты в повествовательной манере, где автор обращается к детям, как изъяны.

Прежде чем браться за сочинение «Властелина Колец», я обдумал данный вопрос гораздо основательнее; и эта книга не то чтобы специально адресована детям или любому другому классу людей. Но любому, кому по душе длинная, захватывающая история того рода, что естественным образом нравится мне самому.....

Дети как таковые меня не слишком-то интересуют, равно как и сочинительство историй, для детей предназначенных: т. е. обращение напрямую и исключительно к тем, кто не в состоянии понять язык взрослых.

Я пишу книги, которые можно классифицировать как волшебные сказки, не потому, что мне хотелось бы обратиться к детям (каковые в качестве детей, как мне кажется, такого рода литературой не особенно интересуются) , но потому, что мне хочется писать именно такие истории и никакие другие.

Я это делаю, поскольку — не сочтите это высокопарщиной, — мне кажется, что мой взгляд на мир легче и естественнее всего выразить именно так. Я не чувствую, чтобы «обычная жизнь» как-то меня подавляла. Поскольку то, что я пишу, похоже, нравится многим взрослым — их количество меня вполне устраивает, — у меня нет необходимости искать спасения в иной и (возможно) менее разборчивой аудитории.

Надеюсь, выражение «взгляд на мир» звучит не слишком торжественно. Никаких дидактических целей я не преследую, равно как и аллегорического смысла не вкладываю. (Я не люблю аллегорию (в точном смысле этого слова: большинство читателей, похоже, путают ее с со смыслом или соотносимостью); но