здесь для рассуждений столь долгих не место.) Однако длинное произведение из ничего не создашь; и невозможно перераспределить первичный материал по вторичным схемам, не выразив при этом ни чувств, ни мнений по его поводу.....

Взаимосвязь между «Хоббитом» и его продолжением, сдается мне, следующая. «Хоббит» — первый опыт или введение (по зрелом размышлении вы, наверное, согласитесь, что это — очень подходящий момент для начала рассказа о последующих событиях) в сложное повествование, что зрело у меня в голове на протяжении многих лет. Оно столь очевидно адресовано детям в силу двух причин: на тот момент у меня были свои дети и я привык сочинять для них истории (однодневки); и меня воспитали в убеждении, что существует реальная, особая связь между детьми и волшебными сказками. Или скорее в убеждении, что таково общепринятое мнение моего мира — и издателей. Я сомневался, поскольку убеждение это не согласовывалось с тем, что подсказывал мне личный опыт моего собственного вкуса, а также и наблюдения за детьми (главным образом своими). Но предрассудок был силен.

Думаю, что по «Хоббиту» нетрудно заметить: начинается он с того, что можно назвать более «комичной» манерой, а местами еще более шутливой, и неуклонно движется в сторону тона более серьезного и значительного, более последовательного и историчного..... И все равно я о многом в этой книге жалею.....

Первый вопрос, как мне кажется, в любой дискуссии такого рода, будет следующий: кто такие «Дети»? Вы в своем запросе, как можно предположить, ограничиваетесь (северно-) европейскими детьми? Тогда в каком возрасте между колыбелью и юридическим окончанием несовершеннолетия? С каким уровнем интеллекта? Или литературного таланта и восприимчивости? Не все смышленые дети наделены еще и этими качествами. Детские вкусы и таланты различаются так же сильно, как и у взрослых, — как только дети дорастают до того возраста, когда их самих возможно без труда отличить друг от друга, и, стало быть, становятся объектом всего того, что заслуживает названия литературы. Многим детям в возрасте 14 или даже 12 лет бесполезно предлагать ту макулатуру, что достаточно хороша для многих респектабельных взрослых в два-три раза их старше, но менее одаренных от природы.

Жизнь заметно превосходит наш уровень (за исключением, пожалуй, очень немногих). И нам всем нужна литература, наш уровень превосходящая, — хотя у нас, возможно, не всегда хватает для нее сил. Однако у молодых сил обычно больше. Стало быть, молодость меньше, чем зрелость или Старость нуждается в том, что опущено до ее (предполагаемого) уровня. Но даже в Старости, сдается мне, нас в действительности трогает только то, что по меньшей мере в одном из аспектов или моментов выше нас, выше нашей мерки, хотя бы до того, как мы прочли это и «вобрали в себя». Потому не пишите, подделываясь под Детей или кого бы то ни было. Даже в том, что касается языка. Хотя было бы неплохо, если бы великое благоговение, которого заслуживают дети, облеклось бы в форму воздержания от избитых и тривиальных клише взрослой жизни. Но настоящее, честное слово — это настоящее, честное слово, и познакомиться с ним можно только в правильном контексте. Богатый словарь не приобрести, читая книги, написанные сообразно чьему-либо представлению о словаре определенной возрастной группы. Приходит он через чтение книг, которые тебе не по плечу.

[Здесь черновик заканчивается. Ниже приводится письмо, в итоге отосланное Толкином в «Нью стейтсмен» 17 апреля:]

Уважаемый мистер Аллен!

Я глубоко сожалею, что для меня не представляется возможным принять участие в предложенном вами симпозиуме. Я только что поправился после перенесенной операции, изрядно запустил работу и теперь вынужден многое наверстывать. На следующей неделе начинается триместр, и до 19 апреля я просто не успею ничего написать.

Искренне Ваш,

ДЖ. Р. Р. ТОЛКИН.

19 августа 1959

Должен поблагодарить вас за честь, что вы мне оказали, назначив меня членом своей экзаменационной комиссии. Могу ли я тем не менее со всем моим уважением намекнуть, что не стоит этого делать, не проконсультировавшись сперва с самим кандидатом? Эту работу я принять не в состоянии. Я крайне загружен иными делами, и в любом случае я ушел на пенсию и не собираюсь впредь иметь никакого отношения ни к преподаванию, ни к экзаменам.

[Касательно перевода «Властелина Колец» на польский.]

Прошу прощения, что по причине домашних неприятностей и неполадок я проигнорировал письмо миссис Скибневской.

Не вижу ни малейшей возможности снабдить ее более или менее подробными комментариями..... В качестве общего руководящего принципа я предпочел бы, чтобы она переводила или меняла имена и названия как можно меньше. Как сама она сознает, это — английская книга, и ее «английскость» искоренять не следует. То, что хоббиты на самом деле говорили на собственном древнем языке, конечно же, псевдоисторическое утверждение, обусловленное самой природой повествования. Я мог бы предоставить или придумать подлинные формы из хоббитского языка для всех имен и названий, что даются на английском, как, например, Бэггинс или Шир, да только смысла в том не вижу. Я лично считаю, что все имена следует оставить как есть. Я бы предпочел, чтобы и названия мест остались нетронутыми, включая Шир. Думается мне, правильно было бы дать в конце список тех имен и названий, что в английском языке являются значимыми, с комментариями или пояснениями по-польски.

[Ответ на письмо, адресованное «любому профессору английского языка» в Оксфорде; автор письма спрашивал, как правильно говорить: «при этом пострадал ряд офисных стен» или «пострадали ряд офисных стен».]

9 октября 1959

Сэндфилд-Роуд 76, Хедингтон, Оксфорд

Уважаемый сэр!

Ваше письмо в итоге попало ко мне, хотя я — не «любой профессор английского языка», поскольку ушел на пенсию. Ответ мой таков: говорите, как хотите. Педантичность велит: поскольку слово «ряд» — существительное единственного числа, глагол тоже должен стоять в единственном числе (пострадал). Здравый смысл подсказывает: поскольку «стены» во множественном числе, а речь идет именно о них, требуется глагол во множественном. Выбирайте сами.

Искренне Ваш,

ДЖ. Р. Р. ТОЛКИН.