авт.*/ Аулэ, является в виде гигантского Древа). Однако «обычные» образы Валар — в зримом, облаченном облике — были антропоморфны, в силу их глубокого интереса к эльфам и людям.
Эльфов и людей называли «детьми Господа», поскольку они, так сказать, стали отдельным добавлением к Замыслу самого Создателя; одним из тех добавлений, к которым Валар не причастны. (Их «темы» ввел в Музыку Единый, когда возникли диссонансы Мелькора). Валар знали о грядущем приходе Детей; а великие среди них знали, где и как они объявятся (пусть только приблизительно); но природу их представляли себе плохо, и предвидение их, проистекающее из знания Замысла, в том, что касалось деяний Детей, было несовершенным и зачастую отказывало. Потому непадшие Валар с нетерпением ждали Детей до того, как те пришли, и возлюбили их впоследствии как созданий, «иных», нежели они сами, независимых от них и их творчества; «детей» в том, что они уступали Валар в силе и мудрости, однако были равны по рождению (ибо происходили напрямую от Единого); хотя и находились в их ведении как владык Арды. Падшие, такие, как Мелькор/Моргот и его приверженцы (среди которых одним из главных был Саурон), увидели в них идеальный материал для подданных и рабов, для которых они могли бы стать повелителями и «богами», завидуя Детям и втайне их ненавидя; тем более, чем сильнее они восставали против Единого (и Манвэ, его Местоблюстителя в Эа).
В этой мифической «предыстории» бессмертие, или, точнее, долгожительство, сопоставимое с жизнью Арды, было частью врожденной натуры эльфов; то, что за пределами Конца, не явлено. Смертность, то есть короткий жизненный срок, несоотносимый с жизнью Арды, считается частью врожденной натуры людей; эльфы называют смертность Даром Илуватара (Господа). Однако следует помнить, что с мифологической точки зрения эти предания не антропоцентричны, но эльфоцентричны /*В повествовании, как только содержание становится «историческим», а не мифическим, будучи, по сути дела, человеческой литературой, центр интереса по необходимости смещается к людям (и их взаимоотношениям с эльфами или другими существами). Мы не можем писать историй про эльфов, которых мы не знаем изнутри; а если попробовать, то мы просто-напросто превращаем эльфов в людей. — Прим. авт.*/; и люди в них появляются спустя, по-видимому, очень много времени после их Прихода. Так что здесь представлен «эльфийский» взгляд на вещи, который не обязательно должен свидетельствовать за или против таких убеждений, как христианские, касательно того, что «смерть» является не частью человеческой природы, но наказанием за грех (бунт), результатом «Падения». Этот взгляд следует воспринимать как эльфийское осмысление того, чем смерть— непривязанность к кругам мира — должна ныне стать для людей, каковы бы ни были ее источники. Божественное «наказание» является одновременно и божественным «даром», если его принять, поскольку цель его — высшая благодать и через беспредельную изобретательность Творца «наказания» (то есть изменения в замысле) обернутся благом, иначе недостижимым: возможно, «смертному» (как сказал бы эльф) назначена судьба более высокая, нежели долгожительство, пусть до поры она и сокрыта. Таким образом, пытаться при помощи каких-либо средств или «магии» вернуть долгожительство — высшее безрассудство и грех «смертных». Долгожительство или фиктивное «бессмертие» (истинное бессмертие — за пределами Эа) — главная приманка Саурона; малых она превращает в Голлумов, а великих — в Кольцепризраков.
В эльфийских легендах отмечен странный случай, когда эльф попытался умереть (Мириэль, мать Фэанора); это привело к катастрофическим последствиям и повлекло за собою «Падение» Высоких эльфов. Эльфы не были подвержены недугам, но могли быть «убиты»: то есть тела их можно было уничтожить или изувечить так, что к поддержанию жизни они становились непригодны. Но это естественным образом к «смерти» не приводило: они восстанавливались, возрождались и со временем вспоминали все, что было в прошлом: они оставались «самими собой». Однако Мириэль пожелала отказаться от бытия и возрождение отвергла.
/*[Примечание, по всей видимости, добавленное позже:] Также эльфы (и не поддавшие ся злу нуменорцы) считали, что «хороший» человек умирает или должен умереть добровольно, с доверием отказываясь от жизни, прежде чем его принудят (как в случае с Арагорном). Возможно, такова была природа человека непадшего; хотя принуждение ему не угрожало; он желал и просил позволения «пойти дальше», к высшему состоянию. Успение Богородицы, единственного непадшего человеческого существа, можно воспринимать как в определенном смысле просто восстановление благодати и свободы вне падения: она попросила о том. чтобы ее приняли — и была принята, поскольку на Земле свою функцию исполнила до конца. Хотя, конечно же, даже будучи непадшей, она не принадлежала к миру «до Падения». Ее судьба (которой сама она содействовала) была куда выше, нежели оказалась бы судьба любого «человека», если бы Падения не случилось. Кроме того, немыслимо, чтобы ее тело, непосредственный первоисточник Господа Нашего (при отсутствии иных физических посредников) распалось бы или «разложилось»; и, конечно же, никак не могло долго пробыть отдельно от Него после Вознесения. Разумеется, вовсе не предполагается, что Мария не «старела» обычными для ее народа темпами; но, конечно же, этот процесс никак не мог дойти до дряхлости или утраты живости и красоты; этого бы просто не допустили. В любом случае, Успение так же отличается от Вознесения, как воскрешение Лазаря от (само)Воскресения. — Прим. авт.*/
На мой взгляд, различие между данным Мифом и тем, что, вероятно, можно назвать христианской мифологией, заключается в следующем. В последней Падение Людей следует за и является следствием (хотя и не обязательным) «Падения ангелов»: бунта сотворенной свободной воли на уровне более высоком, нежели человек; однако здесь не утверждается определенно и недвусмысленно (а во многих версиях не утверждается вовсе), что бунт затронул «Мир» и его природу: зло было привнесено извне, Сатаной. В данном Мифе бунт сотворенной свободной воли предшествует сотворению Мира (Эа); и Эа содержит в себе привнесенные через вторичное творчество зло, бунты, диссонирующие элементы своей собственной природы, уже тогда, когда прозвучало «Да будет так». Следовательно, падение или искажение всего, что в ней есть и всех ее обитателей, стало возможностью, если не неизбежностью. Деревья могут «склониться ко злу» как в Древнем Лесу; эльфы могут превратиться в орков, и если для этого требовался особый искажающий злой умысел Моргота, то эльфы и сами вполне могли совершать дурные деяния. И даже «благие» Валар, те, что обитают в Мире, могут по меньшей мере ошибаться; как вышло у Великих Валар в их обращении с эльфами; или как меньшие из их народа (скажем, истари или маги) могли разными способами впасть в своекорыстие. Так, например, Аулэ, один из великих, в определенном смысле «пал»; ибо он так сильно желал увидеть Детей, что сделался нетерпелив и попытался предвосхитить волю Творца. Будучи величайшим из мастеров, он попытался создать детей согласно своим несовершенным познаниям о таковых. Когда он создал тринадцать /*Один, старший, сам по себе, и еще шесть с шестью женами [1].*/, Господь обратился к Аулэ в гневе, но не без жалости: ибо Аулэ совершил это не из порочного желания заполучить собственных рабов и подданных, но от нетерпеливой любви, мечтая о детях, с которыми можно беседовать и которых можно учить, восхваляя вместе с ними Илуватара и деля с ними свою великую любовь к материям, из которых сделан мир.
Единый упрекнул Аулэ, говоря, что тот попытался узурпировать власть Творца; но что он не в состоянии наделить свои создания независимой жизнью. У него есть лишь одна жизнь, его собственная, берущая начало в Едином, и он может самое большее лишь раздать ее. «Взгляни, — молвил Единый, — эти твои создания обладают лишь твоей волей и твоим движением. И хотя придумал ты для них язык, они могут лишь сообщать тебе твои же собственные мысли. Это насмешка надо мною».
Тогда Аулэ в горе и раскаянии смирился и взмолился о прощении. И молвил он: «Я уничтожу эти воплощения моей самонадеянности и подчинюсь твоей воле». И взял он огромный молот, и занес его, чтобы сокрушить старшего из созданий, но тот отпрянул и припал к земле. И, в изумлении задержав свою руку, услышал он смех Илуватара.
«Ты дивишься происходящему? — промолвил он. — Взгляни же! Твои создания ныне живут, свободные от твоей воли! Ибо видел я твое смирение и сжалился над твоим нетерпением. Твое творение включил я ныне в свой замысел».
Такова эльфийская легенда о создании гномов; однако сообщают эльфы, что Илуватар сказал еще
