не смеялись. Коварные и безумные глаза, Лили почувствовала это.

Она вдруг покачнулась, и Эве показалось, девушка сейчас снова потеряет сознание. Но Лили справилась с собой.

Показав на усмехающегося мальчика на фотографии, она спросила:

— Вы о нем что-нибудь знаете?

— Вообще-то да, — ответила Эва. — Здешний садовник, похоже, всегда работал в Крикли-холле, при разных владельцах. И он был здесь, когда из Лондона привезли эвакуированных детей. Старик рассказывал нам об этом вот мальчике и не поведал ничего хорошего. Другие дети его не любили, но зато он слыл любимчиком Криббенов. Вроде бы его звали Маврикием. Маврикий как-там-его… Станнэрд? Нет, Стаффорд. Маврикий Стаффорд.

— Я чувствую зло вокруг него. — Лили снова нахмурилась, но на этот раз сильнее и сосредоточилась на фотографии. — С ним что-то не так. Думаю, он родился испорченным.

— Он был просто мальчиком! — возразила Эва. — Слишком юн для того, чтобы быть испорченным!

— Но он был рожден во зле. Ему не пришлось учиться дурному. И между ним и этими двумя взрослыми есть какая-то связь. Вы сказали, эти Криббены… супруги?

— Брат и сестра.

— Да, сразу видно, они похожи. Этот мальчик, Маврикий Стаффорд, учился злу у этих двух тоже. Я явственно ощущаю. Ох, боже… — Фотография дрогнула в руке медиума. — Я вижу еще яснее… Он причинял детям много вреда и боли. — Лили закрыла глаза. — Они пытаются объяснить мне, дети пытаются говорить со мной. Они здесь. Эва, дети все еще в этом доме. Они никогда и не покидали его. — Глаза Лили открылись. — Вы их чувствуете? — спросила она Эву.

И Эва действительно ощутила что-то. Нет, она что-то услышала. Легкий шепоток. Он становился громче, наполняя все углы большого холла. Эва задохнулась, когда яркий волчок на полу сам собой медленно повернулся.

Отовсюду доносились юные голоса, но слова, произносимые шепотом, Эва не могла различить. Они заглушали друг друга, смешивались и становились слишком неразборчивыми. Но Эва знала, в голосах звучит страх. Шум нарастал, но это по-прежнему был именно шепот, а волчок кружился все быстрее… Эва посмотрела на Лили, смущенная и заинтригованная.

— Они стараются изо всех сил, — сказала Лили, обведя холл задумчивым взглядом. — Но им что-то мешает. — Лили едва заметно содрогнулась. — Здесь есть какая-то другая сущность, но она еще не проявилась. Пока не проявилась.

Медиум перевела взгляд на кружащийся волчок, его краски уже начали смешиваться, расплываться, превращаясь в белую полосу. Гудящий звук, исходящий от волчка, не был ни музыкальным, ни резким, просто ровное низкое жужжание. А шепот многочисленных голосов звучал теперь как отдаленное щебетание летящих птиц.

Но тут некий голос, реальный голос, мужской голос остановил все, хотя он и зазвучал совсем негромко, доносясь сверху, с галереи.

Волчок покачнулся, замедлив кружение, и его гудение изменило тональность, заметно понизившись. На жестяной поверхности снова проявились краски, танцующие фигурки стали отчетливее. Внезапно волчок накренился, дернулся, а потом упал на бок и покатился по полуокружности, остановившись рядом с Эвой. Шепот умолк.

Лили склонила голову набок, стараясь определить, откуда зазвучали новые голоса. Из одной двери на галерее вышла Лорен, а следом за ней появился высокий мужчина — это его голос они услышали мгновением раньше. Девочка то и дело оглядывалась на мужчину, как будто вслушиваясь в каждое его слово.

Они вместе остановились, и сквозь перила галереи Лили увидела, как Лорен открывает дверцы стенного шкафа. Голос мужчины был сильным и отчетливым.

— Мы вернемся сюда после того, как я поговорю с твоей мамой о чердаке. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь поднимался туда, там ведь уже установлена аппаратура.

— Это Гордон Пайк, — шепнула Эва, обращаясь к Лили. — Психоисследователь. — И, видя, что та ее почти не слышит, спросила: — Лили, что случилось с теми звуками? С шепотом?

Медиум продолжала смотреть на пару на галерее — мужчина и девочка спускались вниз.

— Лили?

Лили перевела взгляд на Эву, пристально смотревшую на нее.

— Они ушли. Их что-то потревожило. Думаю, испугались.

— Но это те самые дети, да? Те сироты, что утонули в доме много лет назад?

— Да. Да. Думаю… уверена, это они.

Пайк и Лорен спускались. Лили разглядела, что мужчина с маленькой козлиной бородкой, очень высок. Что-то — возможно, интуиция — заговорило в ней, но мысль была еще слишком неотчетливой. Пайк оставил у лестницы большой чемодан. Он уже шагал через холл вместе с Лорен, обходя лужицы.

— Вас, похоже, снова заливает, — сказал он, оглядев холл, хотя это было очевидно и без его слов. Потом поднял голову, всматриваясь в потолок. — Не беспокойтесь, я найду причину всего этого, и тогда мы сможем навсегда прекратить подобные штучки.

Что-то в этом человеке беспокоило Лили все сильнее, по мере того как он с Лорен приближался к ней. Когда же Пайк подошел почти вплотную, она пристально посмотрела ему в глаза.

Прозрение — словно сильный удар, оно почти лишило медиума дыхания.

«Боже мой!» — в ужасе подумала она. И тут же громко и резко воскликнула:

— Это он, Эва! Это тот мальчик с фотографии! Тот самый, Маврикий Стаффорд!

Гэйб резко затормозил, и рейнджровер остановился в каком-нибудь футе от дерева, упавшего на дорогу.

Черт побери! Этого не должно было случиться!

Гэйб ехал слишком быстро и чуть не врезался в преграду, свалившуюся на проселочную дорогу, увидев ее как раз вовремя, чтобы изо всех сил ударить по тормозам. Он возблагодарил Господа за быструю реакцию особой системы экстренного торможения, встроенной в его автомобиль. Да и электронный контроль сцепления тоже помог, иначе машину могло бы занести.

Мощные фары осветили здоровенное дерево, и Гэйб быстро осмотрел его. Очередная молния добавила еще больше света в картину, и Гэйб со своего водительского сиденья мог видеть, что рухнувшее дерево перекрыло дорогу во всю ее ширину. Его ветви проломили высокую живую изгородь справа от Гэйба, а расщепленный ствол создал слева настоящую баррикаду. Гэйб откинулся на спинку сиденья, на мгновение охваченный отчаянием, и пробормотал нечто такое, что, будучи произнесенным более отчетливо, оказалось бы весьма крепким ругательством. Загрохотал гром.

Без дальнейших колебаний Гэйб распахнул дверцу машины и вышел прямо под дождь. Подняв воротник и поплотнее запахнув полы своего любимого бушлата, он, прищурившись, всмотрелся в дорогу. Резко, со стуком захлопнув дверцу, Гэйб пошел вперед, к высокому нагромождению ветвей. В свете фар он мог как следует оценить весь масштаб катастрофы. Мужчина прошел от одной стороны дороги к другой и не нашел пути, чтобы обойти преграду. По крайней мере, для машины такой возможности не было.

Он подумывал залезть на высокую травянистую обочину дороги, где комель разбитого дерева еще тлел, хотя огонь, зажженный молнией, почти угас под косым дождем, когда вдруг заметил маленький огонек сзади на дороге; огонек приближался к нему. Очутившись рядом, огонек вдруг сверкнул прямо в глаза Гэйбу, ослепив его и заставив вскинуть руку, прикрывая лицо.

Потом сквозь вой бури до Гэйба донесся голос:

— Мистер Калег? Это вы?