полдороге пуля попадает в Порталеса, который падает, не успев даже вскрикнуть. Увидев это, миловидная женщина подбирает подол своей баскиньи и, не обращая внимания на стрельбу, с двумя зарядами подбегает к пушке.

— Милая сеньора, сделай одолжение, уйди отсюда! — говорит ей капрал. — Не ровён час, попадут.

— Сам уйди! Только не каркай!

Эту маху, как впоследствии узнают артиллеристы, зовут Рамона Гарсия Санчес, ей тридцать четыре года, а живет она поблизости, на улице Сан-Грегорио. Уже через минуту капрал готов признать свою неправоту. Рамона не одна такая: в бою участвует еще Клара дель Рей-и-Кальво, 46 лет, проживающая в доме № 11 по улице Сан-Хосе, — вместе с мужем и тремя сыновьями она помогает Аранго и фейерверкеру Себастьяну Бланко заряжать и наводить их орудие. Другие подносят заряды, поят вином или водой. Среди них — шестнадцатилетняя девица Бенита Пастрана, отправившаяся воевать, когда узнала, что ранен ее жених Франсиско Санчес Родригес, слесарь с площади Гато. Здесь же и пятидесятилетняя Франсиска Оливарес Муньос с улицы Магдалена, и Хуана Кальдерон, которая, сидя в подвале, заряжает и подает ружья мужу, Хосе Беги, и девчушка лет пятнадцати, которая под пулями сновала по улице взад-вперед, поднося патроны отцу и его сотоварищам, засевшим в саду монастыря Маравильяс, пока не свалилась мертвой при очередной атаке французов. Имя ее с точностью установить не удалось, хотя очевидцы уверяли, что звали ее Манолита Маласанья.

— Что, я не понял, «артиллерийский парк»? — переспрашивает выведенный из себя Мюрат.

Стоящие вокруг великого герцога Бергского, который обосновался на Кампо-де-Гуардиас со всем своим штабом и под сильной охраной, сглатывают слюну. Потери ошеломительные. Капитан Марселей Марбо, сию минуту прискакавший с донесением о том, что гвардейская пехота полковника Фредерика взяла наконец Пуэрта-дель-Соль, но бои на Пласа-Майор, Пуэрта-Серрада и Антона Мартина продолжаются, видит, как маршал мнет и комкает рапорт командира Вестфальского батальона, завязшего у артиллерийского парка Монтелеон. Мятежники оказывают ожесточенное сопротивление: пушкари и примкнувшие к ним солдаты соединились с чернью, их орудия, заняв чрезвычайно удачную позицию на улице, ведут губительный огонь.

— Стереть их с лица земли! — говорит Мюрат. — Немедленно!

— Мы тем и заняты, ваше высочество. Однако несем весьма значительные потери…

— Да плевать мне на потери! Хоть всех до единого там положите — мне плевать!

Маршал, склоняясь над разостланным на складном походном столе планом Мадрида, тычет пальцем в некую точку в верхней части гравированного листа — четырехугольник, со всех сторон окруженный прямыми линиями улиц, до которого никому до сих пор не было дела. Монтелеон. Это название даже не обозначено на плане.

— Взять его любой ценой! Все слышали?! Чего бы это ни стоило! Этим канальям надо дать примерную взбучку!.. Лагранж, ну-ка взгляните… Кто у нас там есть неподалеку?

Жозеф Лагранж, который сегодня несет обязанности дежурного генерала, бросает взгляд на план и сверяется с бумагами, которые подает ему адъютант. И с явным облегчением убеждается, что неподалеку в самом деле кое-кто есть.

— Майор Монтолон, ваше высочество. Исполняет должность командира Четвертого пехотного полка. Находится с батальоном между Пуэрта-де-Санта-Барбара и Пуэрта-де-лос-Посос.

— Ну и прекрасно. Вот пусть и усилит вестфальцев! И немедленно! Полутора тысяч штыков довольно, чтобы раскатать это отребье, будь оно проклято!

— Я тоже так полагаю, ваше высочество.

— Вы полагаете? Чёрта ли мне в том, что вы полагаете?!

На площади Антона Мартина, находящейся как раз на полпути от Аточи до Пласа-Майор, кончается везение Мигеля Кубаса Салданьи, который после свалки у Толедских ворот сумел невредимым добраться до Сан-Исидро, куда пришел, отбиваясь, вместе с кучкой горожан, в конце концов рассеянной градом французских пуль. Салданья, ошеломленный близким разрывом, полуоглохший, залитый кровью, хлещущей из носа и ушей, приподнимает голову с земли и видит, что взят в кольцо штыков. Покуда его, едва стоящего на ногах, ведут, подгоняя прикладами, в сторону Прадо, он с горечью может убедиться своими глазами, что сопротивление на окрестных улицах мало-помалу затихает. Французы, заперев широкий проспект пушкой, идут от дома к дому, стреляя на всякий случай по каждому балкону, окну и в проулки. На мостовой и тротуарах валяются десятки убитых и раненых, и никто их не подбирает.

Вскоре после того, как попал в плен Мигель Кубас Салданья, были уничтожены два последних отряда, еще дравшиеся на Аточе и Антона Мартина. Прижатые к стене какого-то сарая на Магдалене, осыпаемые картечью, бьющей с площади, падают мертвыми поденщик Франсиско Бальсейро Мария, 49 лет, галисийка Мануэла Фернандес, 30 лет, — ей угодила в голову отскочившая рикошетом пуля — и астуриец Франсиско Фернандес Гомес, которому оторвало правую руку. Из всего отряда удалось спастись только смертельно раненному козопасу Матиасу Лопесу де Уседе — его вынесли сын Мигель и чернорабочий Доминго Родригес Гонсалес. Сколько ни стучат они в двери, как ни взывают о помощи, никто не открывает, и тогда кружным путем несут умирающего в Главный госпиталь.

— Бегите! Рассыпайтесь! Спасайся, кто может!

И другой отряд ждет та же участь. Рассеянные картечью, не успевают скрыться на улице Флор и падают, подстреленные, как зайцы, музыкант Педро Сессе-и-Масаль, 27 лет, служащий в сиротском приюте Мануэль Анвиас Перес, 33 лет, посыльный Фульхенсио Альварес, леонец родом, 24 лет. Последний ранен в ногу и отбивается от догнавших его французов навахой, покуда не приколот штыками. Ничем не лучше судьба восемнадцатилетнего юноши Донато Арчилья-и-Вальенте — пекарь Паскуаль Монтальво, успевший убежать по улице Леон, видит, как приятеля его, с которым все это время сражались они рядом, со скрученными за спиной руками уводят вниз по улице Прадо. Избавившись в подворотне от французской сабли, Монтальво крадется следом, в отдалении, чтобы узнать, куда ж его тащат, и попробовать, если вдруг получится, освободить. И вскоре, притаясь за изгородью на Пасео-дель-Прадо, он увидит, как у стены монастыря Иисуса Назарянина расстреляют Донато вместе с Мигелем Кубасом Салданьей.

Далеко не все, кто погибает на площади Антона Мартина, принимали участие в боях. Вот, например, хирург Фернандо Гонсалес де Переда, 82 лет, получил пулю в тот миг, когда с несколькими добровольцами, таскавшими самодельные носилки, пытался оказать помощь валявшимся у фонтана раненым с обеих противоборствующих сторон. И еще несколько лекарей и санитаров были убиты в этот день при исполнении своего долга: хирург Хуан де ла Фуэнте-и-Касас, 32 лет, погиб, когда с бинтами и корпией пытался пройти по площади Санта-Исабель; застрелен был Франсиско Хавьер Агирре-и-Ангуло, 33 лет, который склонился над ранеными, брошенными на улице Аточа; Карлосу Ногесу-и-Педролю, профессору университетской клиники в Барселоне, пуля попала в бедро после того, как, перевязав многочисленных раненых на Пуэрта-дель-Соль, он возвращался к себе домой на улицу Дель-Кармен. Убиты также Мигель Бланко Лопес, 60 лет, служащий погребального братства Сан-Луис, фельдшер Сатурнино Вальдес Регаладо, вдвоем с кем-то несший носилки все по той же улице Аточа, капеллан монастыря кармелиток Хосе Кремадес Гарсия, причем последний — в дверях церкви и в ту минуту, когда, преклонив колени возле умирающего, давал ему духовное напутствие.

И в этот день, когда столь обильную жатву собирала обрушившаяся на Мадрид смерть, погибает при обстоятельствах самых странных, загадочных, так никогда до конца и не проясненных еще одна женщина: Мария Беано — это под ее балконом каждое утро проходил капитан Педро Веларде, вечером наносивший ей неизменный визит. Еще молодая и красивая вдова артиллерийского офицера, оставившего ее с четырьмя малолетними детьми на руках — мальчиком и тремя девочками, — дама безупречной нравственности и строгих правил, она провела все утро у окна, расспрашивая прохожих о том, что творится в Монтелеоне. И когда наконец подтвердилось, что там идет бой с французами. Мария устремилась к зеркалу, причесалась, оделась, набросила на голову черную мантилью и, вверив детей попечению старой преданной служанки,