ничего не снилось, просто во всем теле росла непонятная легкость и звенящая пустота, по-своему очень приятная.

Утром, если это было утро, времени здесь по-прежнему не существовало, я принял душ, который лился прямо из каменного потолка, причем вода падала на меня как раз той температуры, что хотелось.

Мелкие колючие струйки постепенно ушли с потолка и начали бить со всех сторон, даже из-под ног, вырываясь из невидимых форсунок, и это было приятно моему измученному телу. Мне сделали великолепный массаж, а я сначала стоял, закрыв глаза, потом осел на пол, наслаждаясь.

Конечно, это не шло ни в какое сравнение с тем, что было ночью, но, пожалуй, одно без другого просто не существовало бы.

А потом в какой-то момент я очнулся и куда-то заторопился, хотя спешить было некуда — наверно, просто тело устало от всех этих невероятных чувств, и захотелось чего-то очень обыкновенного.

Я натянул на себя грязный камуфляж, в котором ползал в лабиринте, и вышел в коридор. Там по- прежнему царил полумрак, свет исходил только от белых символов, впечатанных в камень. Мне захотелось пожелать Насте доброго утра, но, когда представил, чем все это может закончиться, сразу передумал.

И дело даже не в физическом состоянии, с этим как раз все было прекрасно — тело после сна, душа и массажа чувствовало себя великолепно. Думаю, мне просто требовалось время на то, чтобы пережить все, что со мной случилось этой ночью.

Как страх. Как ужас, который испытал в лабиринте.

Не знал раньше, что любовь, как и многие другие сильные чувства, нужно испытывать постепенно, шаг за шагом, минутой за минутой, глоток за глотком…

Я сидел на кухне на сером каменном кубе и пил что-то из сосуда, не разбирая вкуса. Меня мучила дикая жажда, а внутри что-то подрагивало, как мышцы после длительного физического напряжения.

Такое было однажды, когда я пробежал на городском соревновании восемьсот метров кроссовой дистанции за свою школу. Наш физрук предложил мне сделать это, чтобы не получить «двойку» за четверть, потому что фанатом спорта я никогда не был, старался отлынивать от любых физических занятий, предпочитая гонять мяч во дворе. Наверно, именно благодаря дворовому футболу здоровье у меня имелось.

Начал тогда очень неплохо, бежал первым и с той скоростью, к которой привык. Откуда мне было знать, что на этой дистанции стоит поберечь силы до финиша?

Я же бежал ее в первый и в последний раз!

Многие из этого забега сошли с дистанции, пытаясь меня догнать, не готовые к такому темпу. Многие из них являлись титулованными спортсменами, но им никто не сказал, что я — новичок, который ничего не понимает в кроссе.

В итоге пришел третьим, в конце дистанции меня все-таки сумели обогнать два паренька, их потом обоих после финиша тошнило в кустах.

Последние сто метров исчезли из моей памяти, время вдруг остановилось, воздух стал густым, как желе, в котором я пытался передвигать ноги. Меня качало из стороны в сторону, все вокруг смазывалось, как при быстрой съемке, а в ушах слышалось только чье-то надсадное дыхание, вероятнее всего, мое собственное.

Болельщики на последней сотне метров до финиша что-то бурно кричали, пытаясь подбодрить бегунов, но я видел только отрытые рты, из которых не вылетало ни звука, в Ушах набатом стучало сердце, а хриплое дыхание рвало перепонки. Пот из меня уже не тек, испарялся сразу, настолько горячим стало мое тело. Наверное, если бы пришлось бежать чуть больше, я бы взорвался, как котел в котельной, в который забыли закачать воду.

Самое неприятное началось, когда пересек финишную прямую и кое-как добрался до какой-то скамейки. Там с моих ног сорвали кроссовые туфли с тонкими металлическими штырьками, вделанными в подошву (они у нас были одни на всех и требовались другому бегуну), а я же просто сидел и мычал, ничего не понимая в том, что происходило вокруг.

Только часа через два я начал осознавать, что сижу босиком один в пустом парке. Рядом со мной на скамейке лежит пара потертых кед и пустая пластиковая бутылка с минеральной водой, которую, видимо, выхлебал, сам того не заметив.

Соревнование давно закончилось, все ушли, а никому не нужный и всеми забытый герой продолжал таращиться в пустоту.

Мне хотелось пить, но попросить об этом было некого, а встать я не мог, потому что мышцы на ногах превратились в твердый камень.

Я долго разминал икры непослушными руками, втыкая в них негнущиеся пальцы, и только через час смог подняться огромным волевым усилием.

Вода нашлась у выхода — обычная лужа на асфальте, оставшаяся после вчерашнего дождя. Я опустился на колени и пил, наслаждаясь каждым глотком, отгоняя поднявшуюся с асфальта муть и грязь, и только напившись, наконец сообразил, что мне нужно домой. Добрался кое-как к вечеру, и то благодаря тому, что меня подвез знакомый на своей машине, он случайно остановился у парка.

Позже выяснилось: мне удалось занять пятое место по городу, а это было совсем неплохо. Несмотря на приличный результат, больше никогда не участвовал ни в одном соревновании, помня ту жуткую муку, близость к смерти и одиночество умирающего, которого бросили в парке.

Так вот, после этой ночи у меня так же не было сил, как и тогда после тяжелой кроссовой дистанции. Шевелиться не хотелось совсем.

Дверь открылась, в кухню вошел профессор. Он с интересом взглянул на меня и улыбнулся как-то странно, одними глазами — видимо, понял, что произошло со мной и его дочерью. Почему-то мне было все равно, что он думает об этом.

— После завтрака снова отправимся к лабиринту, — проговорил Сергей Сергеевич и взял сосуд с каким-то напитком; он хмурился, что-то сосредоточенно обдумывая. — Хорошо, что вы встали, юноша, а то я как раз собирался вас будить.

— А мне это надо? — вяло поинтересовался я.

— Не понял…

— Я о походе к лабиринту. Мне вдруг жить захотелось…

— Позвольте мне вам напомнить о том, что вы договор заключили с вашим работодателем, а значит, должны его исполнить.

— Вот в этом не уверен, — вздохнул я, допивая то, что осталось в цилиндре, и отправляясь за новой порцией чего-то мне непонятного, но бодрящего не хуже утреннего кофе. Моя голова понемногу становилась на место, и в ней даже появились здравые мысли. — В договоре ничего не говорилось о предстоящей опасности, следовательно, его можно оспорить.

— Кроме вашего работодателя у вас, юноша, есть еще долг перед человечеством.

— А вот с ним я точно никакой договор не заключал, насколько мне известно, оно мне ничего не обещало, а значит, и я ему тоже ничего не должен.

— Когда люди узнают, что путь к звездам открыт, вы станете героем…

Я представил себя спасителем человечества и рассмеялся. Ну никак я не подходил для этой роли, ростом не вышел. Хотя, если подумать, должно быть приятно…

Девушки бросают мне цветы, мужчины хмурятся, играя желваками…

— Вы ошибаетесь, профессор, человечеству чужие планеты не нужны, им своя-то не очень нравится, иначе не загадили бы ее так, что на ней почти невозможно жить. Вот уже и потепление начинается от дыма заводов и фабрик, потом ледниковый период наступит…

— Открыв путь к звездам, вы сможете спасти людей от вымирания…

— И даже в этом случае окажется, что большинство замечательно себя чувствует на Земле и в ледниковый период. Никто никуда не двинется. Вспомните: когда открыли Америку, многие ли рванули с насиженных мест? То-то и оно, что поплыли на кораблях в основном неудачники, которым ничего не светило в Старом Свете. К тому же, насколько мне известно, своих спасителей человечество обычно распинает на крестах. Так?

— В ваших словах есть горькая правда, — признал профессор. — Наверно, к звездам отправятся немногие, но неужели вам не хочется, чтобы мы приобрели новые технологии, которые сделают нашу жизнь