Если тот, кто приближался сзади, совсем дурак, он вот-вот вынырнет из-за угла.

Здесь глупо было стрелять из пистолета. В карманах туннеля, тут и там, мог скопиться метан. Потому-то здесь и пользовались безопасными рудничными лампами. Газ мог воспламениться от малейшей искры. Чего уж там говорить о выстреле из того же пистолета.

Но все обошлось. Из этого следовало, что в случае нужды я вполне мог бы применить пистолет.

Как бы то ни было, он сглупил, выстрелив из пистолета. Ведь он не знал, что это безопасно.

Поэтому он того гляди может появиться. Это было бы лучше всего.

Тут я увидел слабый свет, дрожавший на противоположной стене туннеля. Я вдруг сообразил, что дышу все еще тяжело. Я глубоко вздохнул, хотя здоровья ради этого делать не стоило, и медленно выдохнул.

Свет становился все ярче. Вскоре я уже мог разглядеть черную воду внизу и кирпичную дорожку. Никаких голосов. Скорее всего, он — один.

Затем я услышал шаги — быстрые шаги одного человека.

Он появится здесь в любую секунду. Я сунул пистолет в карман. Я придумал кое-что получше. И покрепче уперся ногами в пол. Сначала из-за угла появилась лампа и его левая рука. Я схватил его за запястье своей левой рукой, правой ударил ему по локтю и, выдернув его из-за угла, сбил с ног. Он выстрелил. Я разглядел, что стрелял он из большого револьвера «Уэбли», но стрелявший в этот миг пролетал по воздуху, и пуля ушла прямо вниз, в водную рябь. Тут лампа обо что-то ударилась и погасла, и я снова оказался в темноте. Затем и неизвестный шлепнулся в воду, подняв кучу брызг. У себя на лице я ощутил что-то мокрое и холодное, что-то брызнуло мне на ботинки и на одежду, при этом желудок и горло у меня сжались, но мне некогда было об этом думать, потому что я уже боком продвигался вперед, к Ледоку, прижимаясь спиной и руками к стене.

Я снова вытащил пистолет. Если неизвестный не выпустил пушку и если он сумеет выстрелить даже после купания в дерьме, он, скорее всего, так и сделает, хотя и не сможет меня разглядеть.

Я знал, что такое револьвер «Уэбли». Хороший и надежный, он заряжался такими же надежными патронами и вполне мог остаться в пригодном для стрельбы состоянии. Но стоит ему выстрелить, я его увижу и тогда пушу в ход свою пушку.

Но я ничего не услышал. Ни выстрела. Ни плеска воды.

Может, он ударился головой. И утонул. Может, он уже мертв.

А может, он ждет, когда я зажгу спичку.

Спичек у меня не было, но если бы и были, я не стал бы их зажигать.

Я продолжал медленно отступать, стараясь не шуметь.

Впереди пятно света перестало колебаться. Затем оно снова двинулась, но уже в мою сторону. Самого Ледока я не видел, поскольку он находился за лампой.

Глупо. Он ведь не знал, что тут произошло. На моем месте мог быть тот плохой парень, который сейчас шел бы прямо к нему.

Я услышал, как Ледок позвал:

— Фил!

Я решил рискнуть. Поднял маленький пистолет и повернулся лицом к той части туннеля, где, по моим расчетам, находился неизвестный. Потом я слегка повернул голову в сторону Ледока и крикнул:

— Тихо!

Грохнул «Уэбли», и я услышал, как где-то совсем рядом по камню чиркнула пуля, на мгновение вспышка выстрела осветила неизвестного — он стоял метрах в трех от меня по пояс в мерзкой черной воде. С его лица и одежды стекала слизь. Я выстрелил.

Это был трудный выстрел для короткоствольного пистолета, и у меня оставалась всего одна пуля. Я знал, если промахнусь, мне конец. Он сориентируется по звуку и по вспышке моего выстрела и наверняка меня прикончит. К тому же у него осталось еще пять пуль.

Я услышал тяжелый, громкий всплеск. Услышал шипение — как будто воздуха, выходящего из заполняющихся нечистотами легких. Затем все смолкло.

Я положил пистолет в карман и снова двинулся в сторону Ледока.

— Надо пошевеливаться, Фил, — сказал Ледок. — Если другие слышали пальбу, они нагрянут очень скоро.

— Как отсюда выбраться?

— Кажется, мы подходим к одному из главных стволов туннеля. Там что впереди, свет?

Ледок оказался прав — вскоре мы оказались в более широком туннеле, чем тот, по которому шли. На сводчатых стенах горели лампы.

— Эй, там, привет! — крикнул по-английски чей-то жизнерадостный голос.

Я повернулся и увидел метрах в шести от нас большую лодку. Она была квадратная и напоминала баржу, больше метра в высоту, метров восемь в длину и два в ширину, с тупым металлическим носом — только-только чтобы проникнуть в туннель. Спереди и сзади горели рудничные лампы, а посередине за столом, на котором стояла плетеная корзина с разнообразной снедью, сидела пожилая пара — мужчина и женщина лет шестидесяти с небольшим. На обоих были приличные вечерние туалеты, включая затейливую шляпку — на женщине и цилиндр — на мужчине, и они оба сидели прямо. У мужчины было румяное лицо и густые седые усы, почти соприкасавшиеся с седыми подстриженными бакенбардами. За мужчиной и женщиной на корме лодки сидели еще двое мужчин в белых спецовках.

Пожилой человек жизнерадостно сказал:

— Вы что, ребята, заблудились? По-английски понимаете? Вас подвезти?

— Да-да, — сказал полковник Мирвезер, — запах отвратительный. Не стану с вами спорить. Но нам встречалось и похуже, правда, Мэвис?

— Пожалуй, да, — согласилась госпожа Мирвезер. Она повернулась к мужу и мило улыбнулась. — Та уборная на вокзале в Пондишери,[47] например.

— Ха! — воскликнул полковник Мирвезер, широко улыбаясь. — Ты права. — Он повернулся ко мне. — Вот где действительно клоака. Это еще розы в сравнении с тем, как воняло в сортире на вокзале в Пондишери. Что-то страшное. С нами был парнишка, младший офицер, забыл, как его звали…

— Уивер, — живо подсказала госпожа Мирвезер.

— Точно. Малый из Шропшира. Так он грохнулся в обморок еще в дверях. Так и не смог туда войти и валялся там на кафеле, как старый матрас. Понадобилось трое сипаев,[48] чтобы выволочь его на свежий воздух. Бедняга еще долго приходил в себя. — Он нахмурился и повернулся к жене. — А что с ним было потом, Мэвис? С этим Уивером?

— Подал в отставку, дорогой. Наверное, вернулся в свой Шропшир.

— Так-то вот. Никакой выдержки у бедняги. Учтите, против Шропшира я ничего не имею. По опыту знаю, таких слабаков можно ждать откуда угодно. Это чисто семейный бич. Какой-то дефект в этой, как ее, наследственности. Где угодно может случиться. Вы точно не хотите паштета? Чертовски вкусно.

— Нет, спасибо, — сказал я.

— Тогда еще бордо, господин Бомон?

— С удовольствием.

— А вы, господин Ледок?

— Буду признателен, полковник.

Полковник налил еще вина в наши хрустальные бокалы.

Лодка как будто появилась прямо из сказок «Тысяча и одна ночь», Мягкие сиденья обшиты плотным красным бархатом. Днище покрыто пушистым ковром. Все детали бронзовые, начищенные до матового блеска. Рудничные лампы бросают бледный свет на груду деликатесов, которые полковник с женой извлекли из плетеной корзинки и разложили на обтянутом кожей столе, — баночки с паштетом, головки сыра, маленькая баночка с икрой, бутылки с вином и булки.