— они спускались по улице Бруссу от Сен-Венсенского собора.

Поверх грубых коричневых ботинок и носков на юном Эдварде были короткие светлые вельветовые штаны, того же цвета куртка нараспашку и белая рубашка, так сильно накрахмаленная, что буквально стояла колом поверх брючного ремня. На Мелиссе был белый кардиган, тоже нараспашку, лимонно-желтое платье, белые носки и белые кожаные туфли.

Наряд госпожи Форсайт был куда более soigne.[23] В одной руке она несла зонтик из белого шелка с бахромой, с другой свисала большая льняная сумка на тонких, но крепких кожаных ремешках, набитая покупками. На голове, обрамленной светлыми волосами, довольно кокетливо (и вызывающе) угнездился белый ток, тоже шелковый, вытканный золотыми нитями. Платье было льняное, белое и аккуратное, оно доходило ей до середины стройных икр. Жакет был сшит из того же материала, плечи — реглан, длина — как раз до заниженной талии платья. Шелковым был и легкий шарф, обмотанный вокруг стройной шеи под воротником платья и жакета и завязанный свободным узлом. На ногах — белые чулки и белые туфли-лодочки. Не из патентованной кожи, а из замши. Она сказала мне, что купила их в Париже. И я, понятно, ей не позавидовала.

К сожалению, должна признать, все это сидело на ней великолепно.

Эдвард первым нас заметил. Он замахал руками и закричал:

— Эй! — И тут же бросился к нам.

— Эдди! — строго окликнула его мать. — Эдвард!

Не обращая на нее внимания, он помчался по булыжной мостовой, бойко размахивая маленькими руками. Темные волосы упали на лицо. Он резко подскочил к столику и остановился, довольно театрально хлопнув ладонями об стол.

— Тпру! — воскликнул он. Посуда задребезжала. Из чашки Нила даже выплеснулось кофе и растеклось по скатерти.

— Эй! — отстраняясь, сказал Нил.

— Мисс Тернер, — выпалил Эдвард, дыша так тяжело, будто он только что закончил марафонскую дистанцию, и подняв брови так высоко, что они спрятались за его челкой, — а знаете, что мы видели? Как какой-то дядька бил осьминога! Он колотил и колотил им об камень! И так несколько часов без передыху! — Он повернулся к Нилу, вдруг перестал пыхтеть и широко ухмыльнулся. — Парень, тебе несдобровать. Мама тебя обыскалась. И страшно злится.

Лицо Нила недовольно сморщилось.

— Слушай, а не пошел бы ты куда подальше? — спросил он брата.

— А ты попробуй меня, заставить, — сказал Эдвард и показал ему розовый язык.

— Эдвард, — сказала госпожа Форсайт, подходя к нему сзади (Эдвард успел убрать язык и придать своей физиономии выражение самой невинности), нельзя же так бегать. Это же вульгарно. Ведь правда, мисс Тернер?

— Очень вульгарно, — подтвердила я Эдварду. Особенно когда это делают, маленькие детишки.

— Вот видишь? — сказала мать. И повернулась к старшему сыну. — Нил, где ты пропадал все утро? Мы искали тебя везде и всюду.

Держась одной рукой за стол, чтобы не грохнуться в приступе злорадства наземь, Эдвард другой рукой прикрыл рот, но при этом ловко сделал вид, как будто не смог скрыть ехидного хихиканья.

Нил покраснел.

— У меня были дела.

— Не сомневаюсь, — сказала Maman, — я даже больше чем уверена, они не терпели отлагательства, но все равно это просто возмутительно вот так исчезать. — Она повернулась к Эдварду. — И перестань гукать, Эдди. Ведешь себя как неотесанная деревенщина.

— А может, — сказала Мелисса, приглаживая маленькой рукой свои длинные, прямые светлые волосы, — может, Нил просто искал мисс Тернер. — Это было сказано слишком рассудительно для десятилетнего ребенка, притом с вежливым выражением на личике.

— Какая еще деревенщина? — заинтересовался Эдвард.

Госпожа Форсайт перевела взгляд с Мелиссы на Нила, раскрасневшегося еще пуще, потом посмотрела на меня. Голубые глаза слегка сузились, но лишь на миг. Она снова повернулась к Нилу и мило улыбнулась. (Так же мило, как и я, если это тебе о чем-то говорит.)

— Какая еще деревенщина? — не унимался Эдвард.

— Замолчи, Эдди, — сказала Maman. — Нил, идем, дорогой, хорошо? Поможешь донести покупки.

Когда Мелисса оказалась за ее спиной, вежливое выражение исчезло с ее личика, как вуаль, и она злорадно ухмыльнулась, глядя на Нила. Эдвард опять развеселился.

(А ведь было время в моей жизни, когда я просила Господа послать мне сестру или брата.)

Нил стоял и только моргал.

— Но…

— Пойдем, дорогой. — Госпожа Форсайт повернулась ко мне и одарила меня такой же милой улыбкой. — Я помню, что обещала вам свободное время, мисс Тернер, и понимаю, вы утомлены после вчерашнего приключения на этой дурацкой старой лодке. Но все же не могли бы вы некоторое время присмотреть за детьми? Мне еще надо переделать целую кучу дел.

— Конечно, — сказала я. Даже настоящая няня сказала бы то же самое. А уж в качестве самозванки у меня просто не было выбора.

— Но я еще не заплатил за свой кофе, — сказал Нил.

— Я за тебя заплачу, дорогой, — сказала госпожа Форсайт, И протянула ему свою сумку. — Будь так добр. Я тоже слегка устала.

Нил, моргая, встал и взял сумку. Неуклюже. (Ты никогда не замечала, что, когда женщина передает мужчине, даже молодому, сумку, причем любую, тот вдруг начинает вести себя на редкость неуклюже? Как будто нарочно хочет показать свое неумение обращаться с женскими вещами, это якобы служит доказательством его мужского начала.)

Госпожа Форсайт глубоко и с облегчением вздохнула и несколько раз обмахнула лицо изящной рукой.

— Спасибо, дорогой. — Она наклонилась к сумке (Нил возвел глаза к небу) и долго перебирала пакеты, пока не нашла замшевый кошелек.

Она посмотрела на остальных детей.

— Смотрите, далеко не отходите. Я скоро вернусь. — Она снова взглянула на меня и мило улыбнулась. — Я и за вас заплачу, мисс Тернер, — сказала она. — Отдыхайте.

— Но… — сказала было я. Но эта женщина, однако, давно привыкла ко всяким «но». Она быстро повернулась и вошла в кафе. Нил взглянул на меня, потом посмотрел в сторону.

Эдвард с беспечным видом поставил локти на стол, эдакий игрок в поло, отдыхающий между таймами, затем посмотрел на меня и с самым серьезным видом спросил:

— Мисс Тернер, а почему у осьминога восемь жопалец?

Мелисса покатилась со смеху. В конвульсиях она хватались левой рукой за бок, а пальцем правой указывала прямо на него.

— Вот дуралей! — Она еще посмеялась и наконец втянула в себя большую порцию благодатного воздуха. — Это щупальца, дурачок. А не жопальца.

Эдвард круто повернулся к ней.

— Врешь! — Теперь он повернулся ко мне. — Она ведь врет, да?

Я задумалась (глубоко) над стоявшим передо мной выбором и в конечном итоге выбрала правду (как и должно любой няньке).

— Видишь ли, Эдвард, боюсь, она права.

Эдвард взглянул на Нила. Нил, улыбаясь, кивнул, затем посмотрел на меня, проглотил улыбку и снова залился краской. Эдвард повернулся к Мелиссе, потом опять ко мне. Сжал губы, скривил рот и опустил глаза. Потом он вдруг поднял глаза и ухмыльнулся.

— Ух ты! — выдохнул он.

И все сразу засмеялись, включая, должна признаться, и няню.