И никого не увидела.

Он бесшумно пропал, словно и не было никогда. Лизу это испугало, она быстро, почти лихорадочно осмотрелась. Тишина и безмолвие окружали её. И только рисунки, сложенные на бревне аккуратной стопкой, напоминали, что здесь только что кто-то был, разговаривал с ней. И ещё – дымящийся окурок.

Лизе стало не по себе, она начала быстро собираться домой. Запихнула в сумку блокнот, пенал с карандашами, стопку рисунков, немного помяв их от спешки. И уже совсем было устремилась к дороге, как вдруг прозвучал странный скрежещущий звук. Будто кто-то провёл гвоздём по ржавому железному листу – совсем рядом…

Потом – ещё раз, но теперь ей послышалось в звуке что-то странное – будто бы обрывки слов.

Испуганная Лиза сделала несколько робких шагов по направлению к звуку. И наконец увидела – в траве рядом с бревном лежала рация.

Лиза взяла её в руку, тревожно оглянулась – может быть, солдат вспомнит и вернётся? Но вокруг царило прежнее безмолвие.

«„Контур“, я „Гаврош“», – прохрипела вдруг рация, и Лиза чуть не выронила её от испуга.

«„Контур“, когда будет усиление? Нас давят уже с двух сторон, скоро закроют кольцо!»

Сквозь шипение эфира Лиза слышала какие-то ритмичные потрескивания – и она вдруг поняла, что это короткие автоматные очереди. Она поспешно присела за бревно, снова оглянувшись по сторонам. Сердце бешено заколотилось.

Прислушалась. И вновь ощутила полную безмятежность вокруг. Бой шёл только в динамике этой маленькой коробочки, которую она держала в руках. Будто бы она просто слушала по радио какой-то страшный репортаж.

«„Гаврош“, я „Контур“. Попытайтесь продержаться, мы комплектуем роту поддержки, планируем выдвинуть её через двадцать-тридцать минут…»

«„Контур“, ты что?! Тридцать минут, да пока ехать будете – нас тут всех порубят в опилки! Они не идут на штурм, отсиживаются, точно ждут миномёты. Мы не протянем, когда их подвезут. Дайте нам хоть кого-то, только быстро!»

Лиза положила рацию на бревно, напряжённо вслушиваясь. Посмотрела на свои пальцы – они дрожали.

«„Гаврош“, делаем, что можем, старайтесь держаться…»

«Может, градинками угостите от Вишнёвого? Тут недалеко, мы наведём, „Контур“, слышишь? У нас уже четверо трёхсотых!»

«Грады все ушли, „Гаврош“, ночью ещё, отошли на Луганск».

Голос оборвался, но эфир продолжал жить какими-то щелчками, короткими хриплыми звуками, неразборчивыми обрывками слов, мелодичными сигналами отбоя.

Лиза сама не знала, что на неё нашло. Она схватила рацию, дождалась секунды тишины и, нажав кнопку, быстро проговорила:

– Миленькие, не сдавайтесь! Держитесь, верьте в чудо! Стойте, сколько можете!

После некоторой заминки эфир вдруг ожил голосами:

«Что это было сейчас?»

«Откуда дети в эфире?»

«Кто там шутит, нам не до смеха!»

Испугавшись своего порыва, Лиза быстро положила рацию и отпрянула, словно её могли узнать, увидеть, наказать.

И тут что-то начало происходить. Воздух тихо дрогнул и будто бы поплыл, черты мира на мгновение размазались, вновь вернулись – и опять стали зыбкими. Лиза повела взглядом по сторонам – и вдруг едва не закричала в голос. В каких-то десяти метрах от неё, прячась за брёвнами, лежали два автоматчика и снайпер с красно-чёрными шевронами на рукавах пятнистой формы.

Лиза попятилась, упала, перевернулась на четвереньки и быстро поползла прочь, сдерживая нервные всхлипывания и молясь, чтобы её не заметили.

Всё обошлось. Лиза уже перескочила складку холма, думая, что её не видно, но тут увидела нечто ещё более ужасное. Прямо перед ней были машины с красно-чёрными флажками, пулемёты, пригнувшиеся солдаты, огоньки выстрелов на дульных срезах… Двое солдат с оружием бежали прямо на неё, глядели в упор, им оставалось шагов пять, и Лиза вся сжалась в тугой комок, ожидая самого страшного…

Но ничего не произошло. Они прошли через неё, словно сквозь дым. Совершенно не заметили, хотя, казалось, смотрят прямо в глаза. На мгновение показалось, что это сон, но содранные ладони болели по-настоящему.

И тут Лиза поняла: она не слышит звуков. Она видит, как вырывается огонь из пулемётных стволов, как падают гильзы, как подпрыгивает на трёх ногах уродливая страшная штука под названием АГС, как поднимается дымок из глушителей заведённых машин и как солдаты что-то кричат друг другу. Но – ни звука, кроме щебета птица и шороха травы…

А сразу вслед за этим наконец заметила что-то ещё более странное. Сквозь людей, сквозь машины просвечивало небо и трава. Они были словно из очень мутного стекла, но при этом живые, подвижные, облепленные грязью, истекающие серым потом. И такими же были машины, ящики с патронами, брошенные в кучу рюкзаки…

И тут страх ушёл. Лиза поднялась в полный рост и пошла вдоль гребня холма. Она смотрела, как вокруг неё кипит суета: как кто-то ковыряется сапёрной лопаткой в земле, кто-то беззвучно кричит в рацию, кто-то вскрывает ящики, кто-то уже выслеживает добычу, прильнув к прицелу… Стояла полная тишина, а кругом словно варился грязный, липкий, невкусный и очень горячий суп.

Она вышла на рубеж. Та самая балка, где прятались ополченцы, была как на ладони. Она видела, как пули взметают там землю, как разрываются гранаты. С той стороны иногда вспыхивали ответные выстрелы, но редкие – бойцы не могли поднять головы под шквалом огня.

Обернулась – и с высоты увидела дорогу. Вдалеке поднималась пыль – к месту боя шли ещё машины. С каждой минутой становилось всё хуже.

«Что же я тут хожу!?» – мысленно прокляла себя Лиза.

Она бросилась вниз по склону – туда, где оставила рацию. Снайпер и автоматчики по-прежнему прятались в брёвнах, но она их уже не боялась, а они её всё так же не видели.

Рация нашлась на прежнем месте, лежала на бревне.

– Родненькие мои! – проговорила она в микрофон. – Ничего не спрашивайте, просто поверьте. К ним идёт подкрепление, но вы не бойтесь. Помощь обязательно придёт, просто готовьтесь уходить.

– Кто говорит? – донёс эфир через несколько минут.

– Никто… Просто я здесь, и я всё вижу. Не верите? Вот прямо