Только поздно вечером по сигналу горна когорты с шумом направились обратно в лагерь. Я был вымотан и голоден. Неужели смертные учителя так себя чувствуют каждый вечер после целого дня занятий? Если да, то мне невдомек, как они такое выдерживают. Надеюсь, им сполна за это платят золотом, бриллиантами и редкими специями.
Но хотя бы когорты были в приподнятом настроении. Если цель преторов – отвлечь воинов от их страхов и поднять боевой дух накануне битвы, то наш день прошел успешно. Если они хотели научить легион отражать атаки врагов… то здесь результаты менее обнадеживающие. К тому же весь день все старательно избегали разговоров о самом страшном, чем грозит завтрашняя битва. Римлянам предстоит сразиться с бывшими товарищами, ставшими зомби и оказавшимися во власти Тарквиния. Я помнил, с каким трудом Лавиния заставила себя выстрелить из арбалета в Бобби. Не знаю, как долго продержится боевой дух легиона, когда им раз пятьдесят – шестьдесят придется столкнуться с той же этической дилеммой.
Я уже собирался свернуть на Виа Принципалис и пойти в столовую, но тут услышал чей-то голос:
– Псст!
В переулке между кофейней Бомбило и мастерской по ремонту колесниц притаились Лавиния и Дон. Поверх вываренной футболки фавн нацепил самый настоящий плащ, из-за чего вид у него, конечно же, сразу стал совсем неприметным. Лавиния спрятала розовые волосы под черной кепкой.
– Сюда! – прошипела она.
– Но ужин…
– Ты нам нужен.
– Это ограбление?
Лавиния резво подошла ко мне, схватила за руку и потянула в тень.
– Не волнуйся, чувак, – успокоил меня Дон, – это не ограбление! Но если у тебя в самом деле есть лишняя мелочь…
– Заткнись, Дон, – сказала Лавиния.
– Хорошо, заткнусь, – согласился Дон.
– Лестер, – обратилась ко мне Лавиния, – ты должен пойти с нами.
– Лавиния, я устал. И проголодался. Лишней мелочи у меня нет. Можно это подождет…
– Нет. Потому что завтра мы все можем погибнуть, а это важно. Мы потихоньку выберемся наружу.
– Потихоньку выберемся наружу?
– Да, – кивнул Дон. – Это когда идешь потихоньку. Наружу.
– Зачем?! – возмутился я.
– Увидишь.
Тон у Лавинии был зловещий, словно она не могла подобрать слов, чтобы описать мой гроб, и мне предстояло увидеть его собственными глазами.
– А если нас поймают?
– О! – оживился Дон. – Это я знаю! За первое нарушение будешь месяц чистить уборные. Но знаешь, если завтра мы все умрем, то какая разница.
Сообщив мне эти прекрасные новости, Лавиния и Дон схватили меня за руки и потащили в темноту.
22
Пою о мертвых растениях
Кустарниках-героях
Воодушевляет
Тайком выбраться из римского лагеря оказалось подозрительно просто.
Мы благополучно пролезли в дыру в заборе, прошли по траншее, затем по туннелю, миновали патрули и незамеченными пробрались мимо дозорных башен. После этого Дон с готовностью раскрыл свой секрет:
– Чувак, это место устроено так, чтобы не впускать в него вражеские армии. А запирать тут легионеров или не впускать время от времени дружески настроенного фавна, который не отказался бы от горячей еды, вовсе не предполагалось. Если знать расписание патрулей и всегда пользоваться разными входами, ничего сложного в этом нет.
– Похоже, ты весьма старательный фавн, – заметил я.
Дон улыбнулся:
– Знаешь, чувак, безделье – непростое занятие.
– Нам далеко идти, – сказала Лавиния. – Лучше поторопиться.
Я чуть не застонал. Очередная ночная вылазка с Лавинией не входила в мои планы на вечер. Но, признаться, я был заинтригован. О чем они тогда спорили с Доном? Почему она хотела поговорить со мной днем и куда мы направляемся? Из-за встревоженного взгляда и черной кепки, скрывающей волосы, вид у Лавинии был озабоченный и решительный, теперь она напоминала не столько неуклюжего жирафа, сколько напряженную газель. Однажды я видел выступление ее отца с Московским балетом. У него было точно такое же выражение лица перед тем, как он исполнил тройной гранд жете[34].
Я хотел спросить Лавинию, что происходит, но, судя по ее походке, разговаривать она была явно не в настроении. Во всяком случае, пока. Мы молча прошли по долине – и оказались на улицах Беркли.
К тому времени как мы добрались до Народного парка, уже, наверное, наступила полночь.
Я не бывал здесь с 1969 года, когда заглянул сюда, чтобы познакомиться с балдежной музыкой хиппи и узнать, что такое власть цветов, но вместо этого оказался в гуще студенческих волнений. Слезоточивый газ, оружие и дубинки полицейских уж точно не были балдежными. Мне потребовалась вся божественная выдержка, чтобы не раскрыть свою истинную природу и не испепелить всех своей силой в радиусе шести миль.
Теперь, десятки лет спустя, заросший парк выглядел так, будто до сих пор не оправился от тех событий. Истоптанные бурые лужайки завалены грудами старой одежды и картонными табличками с рукописными слоганами вроде «ПАРК, А НЕ ОБЩАГА» и «СПАСИТЕ НАШ ПАРК». Несколько пней украшены растениями в горшках и бусами, отчего кажутся святынями, установленными в память о павших. Урны переполнены. Бездомные спят на скамейках или охраняют магазинные тележки со своими нехитрыми пожитками.
В дальнем конце площади на приподнятой деревянной сцене словно бастующие расселись дриады и фавны – в таком количестве, которого я никогда не видел. То, что фавны поселились в Народном парке, у меня не вызывало вопросов. Они могут бездельничать, побираться, питаться объедками из мусорных корзин – и никто и бровью не поведет. А вот дриады меня удивили. Их тут собралось не меньше двух дюжин. Похоже, некоторые из них были духами местных эвкалиптов и секвой, но большинство, судя по нездоровому виду, были дриадами многострадальных парковых кустов, трав и сорняков. (Не подумайте, что я предвзято отношусь к дриадам сорняков. Я знаю парочку весьма приличных росичек.)
Фавны и дриады сидели образовав широкий круг, словно собрались распевать песни вокруг невидимого костра. И у меня было такое ощущение, что они ждали музыки от нас – от меня.
Я и так уже был на нервах. А тут еще заметил знакомое лицо и чуть не выпрыгнул из своей зараженной ядом зомби шкуры:
– Персик?!
Демонический младенец, карпос Мэг, обнажил клыки и ответил:
– Персики!
Его крылья из веточек потеряли немного листьев. Курчавые зеленые волосы на концах стали бурыми и безжизненными, а похожие на фонарики глаза сияли не так ярко, как прежде. Наверняка следовать за нами в Северную Калифорнию было для него большим испытанием, но рычал он по-прежнему так устрашающе,
