– Подождите, – перебил Хромов. – Кто становится больше?
– Рыбы! – развёл руками парень.
– Рыбы. – Хромов повертел в пальцах ручку. – Хорошо.
– Вот, и эти сраные рыбы реально начинают жрать мозги, они плавают в них, отъедают с каждым разом по кусочку, и мозг становится всё меньше, а рыба всё больше. Пока рыба сама не станет твоим мозгом! Она прикрепляется к мозжечку и становится мозгом, думает за тебя, решает за тебя… Ты становишься просто вообще совсем тупым, ничего не соображаешь, потому что у тебя рыба вместо мозга. Я думаю – почему некоторые люди такие тупые? Ну тут понятно всё. Страшно. Реально страшно.
– И поэтому вы всё время ходите в этой… шапочке? – спросил Хромов.
– Ну а что ещё делать! Раньше я вообще уши затыкал, но ничего не было слышно, а под шапку они не заберутся.
– Но ведь рыбы плавают в воде, разве нет?
– Да хер там. Есть же летающие рыбы. Они очень маленькие, их почти не увидеть, и летают они обычно по ночам. А потом, когда жрут уже мозг, становятся больше.
– И… много вы видели людей с рыбами вместо мозга?
– Да везде! В метро каждый раз смотрю на людей и вижу – вот у этого взгляд абсолютно тупой, смотрит перед собой, ни хера не понимает…
– Давайте попробуем не выражаться, – мягко сказал Хромов.
– Да, о’кей, о’кей. Вот люди с реально тупыми глазами, ну что ещё с ними может случиться? Рыбы!
– Это многое объясняет в поведении людей, не находите?
– Именно! – У парня загорелись глаза. – Вот вы понимаете!
– Мне одно интересно. А как вы вообще поняли, что эти, ну… рыбы способны на такое?
Парень замялся, забарабанил пальцами по коленям.
– Однажды я проснулся от того, что кто-то пытался залезть в моё ухо. Ну и сразу всё понял. Сходил в душ, промыл ухо, с тех пор спал сначала с повязкой, потом забивал уши ватой, но ничего не слышал… Потом решил вот шапку надеть.
Хромов вздохнул. Пора было заканчивать: через десять минут должен прийти Поплавский.
– Я понял, что вас тревожит и как избавиться от этого. Всё будет хорошо. А теперь, к сожалению, наше время истекло, и мы прощаемся до следующего раза. С наступающим Новым годом.
– Спасибо, спасибо. – Парень протянул Хрому руку, тот пожал её.
Когда он остался один, ему захотелось громко выматериться.
С другой стороны, почему бы и нет. Почему бы и не рыбы. Вполне логично.
Он удивился, когда Поплавский вошёл в его кабинет. Он выглядел совсем иначе, чем в прошлый раз. Уверенный шаг, живая мимика, добрая улыбка, и даже морщины на лбу как будто сгладились – или это так кажется из-за освещения?
Даже усы лихо закручены вверх, точно у белого поручика из советского кино.
Странно, подумал он. Надо спросить у медсестры, точно ли он принимает таблетки. С этим набором лекарств он сейчас должен был стать безвольным овощем с опухшими глазами.
– Вы очень хорошо выглядите, – сказал Хромов, когда Поплавский уселся на диван.
– Спасибо, – ответил тот всё тем же громким басом. – Я стал лучше чувствовать себя физически.
– Это очень хорошо.
На самом деле нет, подумал Хромов, это очень странно.
– Как спится? – спросил он. – Снится что-нибудь?
– Сплю как убитый, – улыбнулся Поплавский. – Наверное, что-то снится. Не помню.
– Хорошо, хорошо.
Хромов беспокоился. В пациенте слишком много жизни и бодрости. На этом этапе так быть не должно.
– Что с вашими мыслеобразами? Как дела на Проксиме Центавра?
Поплавский поморщился, посмотрел в пол, потом на потолок, потом снова прямо на Хромова.
– До сих пор молчит. Не знаю почему.
– Вы осознаёте, что эти… скажем так, рассказы были симптомом болезни?
– Да. – Поплавский коротко кивнул.
– Я должен предупредить вас, что, несмотря на успешное лечение, есть вероятность, что состояние может снова ухудшиться. Поэтому мы пока не выпускаем вас. Мы должны быть уверены, что вы в порядке.
– Я понимаю, конечно…
– Славно.
Ему нравилось разговаривать с Поплавским. Образованный, вежливый и удивительно умный. Кажется, он даже умнее, чем пытается выглядеть. И именно это беспокоило Хромова.
– Слушайте. – Хромов вдруг вспомнил идею, которая недавно приходила ему в голову. – А вы не думали попробовать себя в писательстве?
– Писать книги? – ухмыльнулся Поплавский.
– Да. Вот эта ваша история… Она очень хорошо написана. Качественно, красивым языком. Мне кажется, вы могли бы переработать это в хорошую большую литературу. Если правильно к этому отнесётесь.
– А правильно – это как?
– Как к плоду вашей фантазии.
Поплавский пожал плечами.
– Может быть. Наверное, можно попробовать. Вам что, понравилось?
– Можно и так сказать.
– Значит, не зря старался.
Хромов вдруг понял, что Поплавский больше не напишет и не расскажет об этом ни строчки. Даже если он врёт и продолжает слышать эти голоса в своей голове. Хромову всё больше казалось, что так и есть. Он умнее. Даже если он слышит, он всё равно больше не скажет об этом ни слова.
Трудный пациент.
Надо попросить, чтобы на новогодние праздники в больнице усилили охрану. На всякий случай. И чтобы внимательнее следили за приёмом таблеток.
«Знаете, какие у нас закаты? Всё начинается, когда Первое Солнце, самое большое, опускается к горизонту и окрашивает небо в ярко-оранжевый с красными прожилками, и облака у горизонта вместо жёлтых становятся почти багровыми. На закате Первое Солнце светит ярче, чем на протяжении дня, и, когда оно спускается к вершинам гор, они превращаются в чёрные силуэты. Чуть поодаль светит Второе Солнце, оно намного меньше, и свет его то белый, то ярко-жёлтый. Третье Солнце всегда белое, и оно заходит последним.
Самое прекрасное – когда Первое Солнце наполовину скрывается за горизонтом. Небо вокруг сначала полыхает ярко-красным, а потом становится розово-фиолетовым, когда свет Первого Солнца сливается в закатном мареве со Вторым и Третьим. И когда Первое Солнце, ослепив нас напоследок багровым блеском, оставляет только красную полоску на горизонте, небо становится розовым в свете двух солнц. Оно играет красками, переливается, меняя оттенки каждую минуту; я не знаю, есть ли в вашем языке слова для описания этой буйной палитры, которую можем видеть мы.
И в этом небе, переливающемся алым, розовым и фиолетовым, начинают блестеть звёзды. Луна светится бледно-синим, а в городе загораются огни газовых фонарей, освещая улицы и дома, и яркие светлячки танцуют в садах.
В городе, которого больше нет.
Город сгорел, и даже здесь, в трёх днях пути от него, мы чувствуем удушливый запах гари, который приносит нам ветер.
Я не хочу знать, как теперь выглядит город. Я представляю себе, как его руины облюбовали сгустки копошащихся белых червей, оплетающие скользкой паутиной бывшие дома, виллы, сады, виноградники, музеи, университеты, театры.
Там теперь смерть и погибель, и так теперь будет везде.
Мы идём на механических пауках по пыльной дороге и
