К собственному удовлетворению я заметил, что все Старшие живы, включая троих «новеньких», из Проснувшихся Это существенно упростит наше будущее противостояние. Теперь на счету каждый Вратарь. С удовольствием и громадным облегчением я заметил полуживого Охотника. После обратной инициации его оболочка стала слабее, но выдержала напор иномирцев. А, может, ему наконец-то улыбнулась удача. Как и всем, кто сейчас представал перед моим взором.
Самым последним появился он. Ворчун смотрелся глыбой посреди смятого и раненого воинства Братьев. Его ослепительно белые доспехи были испачканы кровью тварей, с огромного меча капала жирная жижа, но никаких видимых повреждений у Агонетета я не обнаружил.
Ворчун же повернул голову к моей башне. От его взгляда, сходу нащупавшего нерадивого Вратаря наверху, стало неуютно. Я в последнее время не боялся непосредственного босса. Но именно сейчас во взоре Агонетета что-то изменилось. Появилась холодность Ногла и мрачность Хиста. Возникла некая жесткость и суровость, зачатки которых раньше, может, и были, но из-за постоянных истерик их не представлялось возможным заметить. При этом он не изучал ни одной эманации. Ворчун не злился, не кричал, не топал ногами, лишь заперся в себе.
И даже ко мне не направился, чтобы отвешать тумаков. Не сказав ни слова, тяжелой поступью, Агонетет двинулся к донжону. Он не оборачивался и не смотрел на Братьев, хотя последние провожали его вопрошающими взглядами. Всем нам сейчас требовалось одного – ответов. Крохи информации о том, как жить дальше и что теперь делать. Потому что мир могущественных Вратарей рухнул в одночасье. На нашу силу нашлась другая, более действенная.
Я спустился вниз, к своим, и стал ожидать дальнейшего развития событий. Поведения Ворчуна могло быть вызвано шоком или слишком большими потерями. Сейчас он придет в себя, пришлет за мной парочку Старших и притащит за шкирку к трону. Мол, какого кабирида, Седьмой, ты вытворяешь и прочее, прочее. В общем, по заранее запланированному сценарию, как в хорошем ситкоме. Один бежит, другой догоняет.
Однако секунды перетекали в минуты, те растворялись в часах, а ничего из надуманного мною не воспроизвелось. Я несколько раз выглядывал из башни и с удивлением обнаружил, что Вратари постепенно стали заниматься своими делами. Вернее, если быть точным, никаких особых дел у Братьев сейчас не возникло, поэтому они разбрелись по всему замку. Раненые отправились в Ямы, целехонькие Братья попросту ушли подальше от портальной площадки сидеть на камнях и страдать по старым добрым временам, Старшие и Инструкторы, насколько я понял, закрылись в донжоне. Справедливости ради, даже стражи у главного помещения замка теперь не оказалось. Видимо, Братьев, бывших на этой должности ранее убили, а новых не назначили.
По всему выходило, что порицать меня в ближайшее время никто не собирался. Седьмой неожиданно стал Неуловимым Джо. Тем самым, которого не могут поймать по одной известной причине. И это не входило в мои планы. Не то, чтобы я весь такой мазохист – клейма ставить негде. Однако именно после оглушительного поражения и должны были быть озвучены методы действий по спасению Вселенной. И что мне теперь ждать, пока его агонетейшество придет в нормальное состояние духа и вспомнит про своего любимого Инструктора? Нет, так дело не пойдет.
Ладно, под лежачего Вратаря вода не течет. Мы не гордые, сами явимся в донжон. Правда, Балор подобное намерение не оценил.
– Посидел бы, переждал. Непонятно, в каком состоянии сейчас Агонетет.
– Нет времени ждать. Еще кучу всего сделать надо. Вдруг он только через пару дней отойдет? Если вообще отойдет.
– Хочешь, я пойду с тобой?
– Извини, массовым убийствам я предпочитаю одиночные казни.
И вместе с тем расстояние между башней отверженных (это я так назвал свою команду) и донжоном показалось таким же бескрайним, как океан Ооонта. Я подбирал слова, раздумывал над аргументами, представлял, как будут уходить от прямых обвинений. И оказался полностью не готов к тому, что мое появление осталось незамеченным. На Седьмого попросту никто не обратил внимания.
Действие, совершаемое в донжоне, сначала показалось мне странным. Добряк, чужим, бесцветным голосом, стоя перед троном, с разной периодичностью повторял лишь одно слово.
– Брат… Брат… Брат… Брат…
Если бы какой-нибудь спасенный смертный вдруг оказался сейчас тут, он бы ничего не понял. Или на худой конец предположил, что Старший пытается достучаться до Агонетета. Тот действительно выглядел отрешенно. Ворчун до сих пор оставался в доспехах, даже шлем не снял. Он оперся головой на кулак и смотрел сквозь Добряка, будто бы не особо вслушиваясь. Но я был уверен, при этом Агонетет различал каждого убитого Брата, хоть его имя и не произносилось. А Добряк продолжал с неумолимостью сходящего оползня вкладывать разные эманации в одно и то же слово.
Подобное было завораживающе и пугающе. Я вместе со всеми наблюдал за сменяющимися образами умерших Вратарей. Они возникали в матрице, как живые. Почти с каждым я так или иначе сталкивался. Этого я звал Коротышка. Он был когда-то, в прошлой жизни, цвергом и постоянно ошивался возле Распорядителя. Умника знали все. Тот являлся Инструктором, работал в библиотеке и имел одну любопытную особенность, которую я понял только после очередной инициации. Он использовал наше особое зрение, рассматривая прошлую расу Брата, и рано или поздно подсовывал книгу по родному миру приходящего. Недотепа изредка путал обители перемещения, потому путешественники из условного Пургатора могли попасть в Ооонт. Оттого его и с маршрутов сняли и оставили для внутренних поручений. Вратарь он был чрезвычайно ответственный, хоть и рассеянный.
Я вдруг понял, что каждый новый Брат не похож на предыдущего. Да, с виду мы были неотличимы друг от друга. Но вместе с тем любой Вратарь оставался личностью. Отступник или лоялист, послушник или Инструктор – мы все были уникальными. И это открытие, к которому я подсознательно пришел давно, но не озвучивал, внезапно накатило на меня многометровой волной цунами. Казалось, в этом и есть ключ к новому построению общества Вратарей. Обществу, которое будет другим. Если выживет.
Мне с трудом удалось дождаться, когда Добряк закончит. Но прерывать своеобразную панихиду по ушедшим навсегда Вратарям не мог бы даже Седьмой. Каким бы нетерпеливым ни был. И только когда Старший замолчал, я пошел вперед. Каждый шаг в донжоне, который походил сейчас на склеп, отдавался гулким эхом. И при этом не вызывал никакой ответной реакции в Братьях. Только когда до Агонетета осталось не больше десяти шагов, Ворчун заговорил тихим, но вместе с тем
