Выйдя на узкую лестничную площадку, старик обогнал меня, и теперь я следовал за ним. За окнами был очередной тесный двор-колодец, примечательный лишь тем, что прямо в его центре лежал в грязи спящий или мёртвый человек (даже не знаю, чему бы я удивился больше). На лестнице воняло мочой и дерьмом, на каменных ступенях валялся различный мусор и скомканные тряпки, которыми кто-то явно подтирался. Задавшись было вопросом, где же само дерьмо, я тут же получил ответ: на площадке четвёртого этажа. Дерьма тут было много: оно было на каменном полу, на стенах, даже на подоконнике, лужи мочи из-под него стекали по ступеням вниз.
— Прошу прощения, — несколько смущённо извинился старик Савелий. — Не подумайте, что я свинья, просто это помогает отпугивать нежелательных гостей. Люблю, знаете ли, одиночество…
— Я бы на вашем месте попробовал бы повесить на дверь табличку: «Не беспокоить», или обзавестись замком… — скривившись от отвращения, предложил я.
Наконец, от души перепачкав обувь человеческими экскрементами, мы добрались на площадку последнего — пятого этажа. Тут в стену была вмурована стальная лестница, ведущая на чердак. Как оказалось, старик жил именно там.
На чердаке у Савелия было устроено вполне уютное гнездышко: старый диван, заваленный одеялами и подушками, мягкое кресло, шкаф и целая гора книг. Свет попадал сюда через большую дыру в деревянной крыше, под которой стояла бочка с водой, судя по всему, дождевой. Стены тут были кирпичными, без какой-либо отделки, а пол укрыт грубыми досками.
— Устраивайтесь, — предложил старик, указывая рукой на старенькое кресло, укрытое рваным шерстяным пледом.
Мне дважды повторять было не нужно: сняв вонючие туфли и отбросив подальше, я устало плюхнулся в кресло.
Старик открыл шкаф, достал оттуда бутылку с мутной жидкостью, и, сев на диван напротив меня, протянул мне бутылку:
— Древесный спирт жалуете? — спросил он, усмехнувшись.
— Всё, что горит, — кивнул я, принимая бутылку.
Открыв её, я сделал несколько больших глотков. Горло обожгло, словно огненной лавой, и по в груди стало приятно растекаться тепло. Вернув бутылку старику, я раскинулся в кресле и наслаждался тем, как тепло растекается уже по всему телу.
— Если я вам надоем, вы просто скажите, хорошо? — посмотрев на подошвы своих туфель, валяющихся в углу, попросил я, вспомнив, как радикально старик борется за своё право на одиночество…
Глава восьмая. Проклятые
Глава восьмая. Проклятые
Да уж, за первые несколько часов своего пребывания в Старом Городе, я успел дважды побывать в бессознательном состоянии, трижды бежать от расправы (два раза — успешно), встретить мужика в самодельной броне, натравливающего на людей свою бешеную кошку, встретить какой-то фантастический экипаж со странными пассажирами, понаблюдать за повешеньем, побывать в логове бандитов и оказаться в центре эпидемии какого-то заболевания, от которого люди гниют заживо. Вот это я понимаю — насыщенное утро… Но если к обеду на меня не нападёт дракон или хотя бы чёртов носорог, — то я разочаруюсь в этом месте.
— Ну что, — усмехнулся старик, наблюдая за тем, как я задумчиво допиваю его бутылку древесного спирта. — Нести вторую, может, а?
— Оу, прошу прощения, — я, несколько смутившись, снова протянул бутылку старику, правда, жидкости осталось там едва ли больше трети. — У меня выдался не самый простой день, и я, кажется, совсем забыл о манерах…
— Да вы пейте, пейте, — махнул рукой старик. — Я до темноты всё равно не прикладываюсь, а то с утра если выпью — всё, считай, день из жизни выпал… Но вы, я думаю, и без меня об этом свойстве алкоголя знаете, да? Выпивать-то, как погляжу, научены…
— Опыт большой, — кивнул я, сделав ещё один глоток. — Правда, у меня выпадают не дни, а годы, и не могу сказать, что я об этом жалею…
Старик как-то задумчиво смотрел на меня какое-то время, а затем поудобнее устроился на диване, явно готовясь к долгой беседе.
— За свою долгую жизнь я понял, что люди ищут на дне бутылки разные вещи, — начал он. — Одни пытаются найти там прощение, другие покой, а третьи, третьи просто коротают время в ожидании смерти…
Старик отвлёкся на мгновение, чтобы накрыть свои ноги пледом, а затем закончил:
— Ну а вы? Что ищете там вы?
Какое-то время я молчал, размышляя над вопросом Савелия.
— Мне нравится думать, что я мужественно ищу там смерть, — наконец ответил я. — Но в те моменты, когда смерть наконец обращает на меня свой холодный взгляд, я отчётливо понимаю, что в пьянстве я ищу лишь жалости к себе…
— Мне кажется, нет ничего постыдного в том, что человек ищет жалости, — заметил старик. — Жалость это одно из проявлений любви, и, в конце концов, все душевные страдания, все пути и цели, даже самые ужасные — всё ведёт к одному лишь простому желанию быть любимым… Уверен, что и ваше пристрастие к алкоголю, в конечном счёте связано именно с разбитым сердцем, или скажете, что я не прав?
Я сделал ещё один глоток и принялся разглядывать бутылку. Мне не хотелось отвечать на его вопрос. Не хотелось говорить на эту тему с ним или с кем-то другим, ни сейчас, ни когда-либо ещё.
— Молчишь? Понимаю. Кто-то не любит незваных гостей в своём доме, а кто-то не терпит их в своей душе…
Старик помолчал недолго, а затем решил сменить тему:
— Знаешь, в Старом Городе многие люди верят, что в звёздах живут боги. Слышал о таком?
— Несколько раз, — безразлично пожал плечами я, продолжая разглядывать бутылку, — Но обычно был слишком пьян, чтобы внимательно слушать, так что детали этой чудаковатой теории мне не известны…
— А сейчас ты ещё не слишком пьян? — старик улыбнулся, откидываясь в диване и убирая ноги под себя, словно он не великовозрастный старик, а маленький мальчик, решивший усесться поудобнее. Усевшись, он снова укрылся пледом.
— Не слишком, — признался я, печально вздохнув. — И если ты разрешишь мне допить эту бутылку до конца, то я у с удовольствием послушаю любую историю, даже про богов в звёздах…
— Допивай, — махнул рукой старик и, прокашлявшись, начал свой рассказ:
— Существует такая теория, — или учение, если будет угодно, — что бесконечное количество лет назад наши создатели были всего лишь развитой расой иных существ, живущей в другом измерении. В этом измерении действовали совершенно другие физические законы, отличные от наших. Температуры, при которых существовала их раса были невозможными для нашего измерения,
