— Сядешь по-мужски, так тебе легче будет, нам ведь часов шесть-семь лететь, — сказал он. — Ничего, в Сарафире к такому привычны, доберемся до постоялого двора, переоденешься. И по лавкам пройдешься, если не хватает чего. Сарафир — столица Вельда, — не забыл пояснить.
Вот до чего-чего, а до лавок в Сарафире мне пока дела не было никакого…
Бросив вещи кучей, Дин присел на пол возле меня, положил голову мне на колени и замер так. Я запустила пальцы в его волосы, гладила, перебирала. Они спутались, расчесать бы. Вообще, девушке бы такие кудри, густые, блестящие, как мех, такой приятный пальцам. Я, вообще, такая, что когда волнуюсь — смеюсь, глупости разные принимаюсь рассказывать, анекдоты, перед экзаменами, помнится, хохотала громко. Наверное, теперь от волнения меня на другое повело — целоваться хотелось, и чтобы меня теребили, трогали. Смеяться, уворачиваться, да хоть подраться… Скажете, глупо?..
Я приподняла Дина за плечи — много усилий не потребовалось, сам ко мне потянулся, — прижалась щекой к щеке, как же приятно это. Поцеловала легонько, он тут же жадно впился поцелуем в мои губы, но сразу отстранился.
— Искушаешь, женушка ты коварная? Что ж так не вовремя? Или дразнишь?
Я одними уголками губ улыбнулась — понимай, как знаешь! Мы — за запертой дверью, я сижу на кровати, на нашей, для нас вчера застеленной всем этим вышитым-кружевным. И уворачиваться мне что-то больше не хочется, будь что будет, в самом деле.
— Пожалей, любимая, не время сейчас, — он быстро встал, рывком поднял меня на ноги, снова поцеловал.
Ой ли, так уж и не время?..
Я отшатнулась, провела руками по лицу. С ума сошла! Конечно, не время. Виновато взглянула на Дина — прости, дескать.
На губах Дина дрожала улыбка, нежная, еле заметная.
— Слышал, это страшно приятно, когда дорога дальняя, и девушка позади в седле, обнимает, прижимается. Они, когда в седле, всегда именно так и делают, хорошо, если и не визжат, конечно. Так что, мне еще предстоит ночь удовольствия, хотя лучше бы ты ко мне под одеялом поприжималась. Прилетим в Сарафир — не станешь противиться? Не прогонишь? — и взгляд горячий, просящий, перед таким мне не устоять.
Я кивнула.
— Да — это не станешь?
Я опять кивнула — да, да, такой непонятливый!
Он опять придвинулся, шепнул на ухо, как тогда, у ленны:
— Я тебя отпущу в твой мир, когда пожелаешь. Противиться не стану. Если сама не передумаешь. Не опасайся, обещаю, не хочу я неволить тебя…
Сама не передумаю! А ты, милый, небось, решил, что могу?..
Нет, не могу, не передумаю, даже ради тебя! Но какое это имеет значение сейчас?
Это будет "потом", но "потом" — не существует…
И опять — щека к щеке, приятно как, до чего нравится… не хуже поцелуя.
Ох я и ненормальная… это все вместо того, чтобы бояться, да?
Некстати вспомнились слова ленны: "Он Ноне всегда поручал покупать амулеты, когда ты зачастишь в деревню к какой-нибудь…"
К какой-нибудь, да, милый? Да я эту какую-нибудь…
Все, я решила. Я замужем! Слово-то какое… серьезное. Не мое. Да какая разница, подумаешь, слово…
Это здорово — принять решение, и больше не оглядываться. Теперь еще — много часов лететь на рухе, ночью, никакой тебе кабины, никакого парашюта!
Ничего, кажется, здесь от этого не умирают.
— Одевайся, — сказал Дин, отстраняя меня. — И нижнее чтобы все теплое, на высоте прохладней.
Он сдернул покрывало с кровати, разворошил постель, и тоже принялся переодеваться.
Дверь за нами он плотно притворил, а у порога привычно улегся Фор.
— Завтра мы тоже новобрачные, до обеда будить не станут. Три дня таких нам полагается железно, любимая…
В башню мы пробрались по стене, непосредственно к ней примыкающей, Дин отвел в сторону кованую решетку, и мы легко оказались внутри. Самое смешное — внизу, у входа, стоял стражник…
— Мы с Даной часто отсюда улетали, раньше.
Я, кстати, оглядывалась — неужели Дана не придет проводить? Мне казалось, захочет прийти.
— Там пир начинается, Дана пошла туда, — пояснил Дин. — При нужде и про нас объяснит, почему не видно, обещала.
Он меня опять без слов понял — удивительно даже.
На верхней площадке башни, просторной, овальной, топтались шесть огромных птиц, пристегнутых за ноги цепями к толстому деревянному брусу. Дин принес откуда-то с нижнего этажа седло с упряжью. Замок на ноге первой птицы не поддался ключу, зато у следующей — тут же податливо щелкнул. Рух негромко, но злобно заклекотал, я невольно задрожала, стараясь сдерживаться. Какое-то время Дин гладил, уговаривал птицу, а я ждала и переживала — а ну как клювом стукнет, или еще сделает что-то такое же гадкое? Наконец консенсус был достигнут, и Дин надел на птицу упряжь — множество ремней с пряжками, и седло, и все — в темноте, свет зажечь мы побоялись. Но он проделал все ловко, видно, и впрямь далеко не в первый раз…
Птица, и мы на ней верхом, нырнули вниз с внешней стороны башни и стали падать, но быстро выровнялись и полетели, совсем низко… а замок Кер остался позади, и — все отдалялся, отдалялся, отдалялся…
Сначала я боялась смотреть вниз, потом посмотрела и перестала бояться — все равно ничего не видно. Зато звезды над нами, когда они выглядывали из-за завесы облаков — ох, вот это красота! Как ни странно, птица ощущалась под нами чем-то надежным, в седле не трясло, лишь плавно покачивало, если не считать редких слабых толчков, совпадающих со взмахами крыльев — птица, отлетев от Кера и поднявшись выше, в основном парила и крыльями почти не махала. Я, как и ожидалось, крепко прижалась к Дину, обняла его обеими руками и и старалась не шевелиться, даже когда пару раз рух неожиданно нырнул вниз. В общем, я старалась. И — как ни странно, — мне даже понравилось лететь. Невозможно ведь трястись от страха несколько часов кряду, по любому приходится привыкнуть и успокоиться. В конце концов я просто уснула, уткнувшись лицом в спину Дина. А проснулась, когда мы были уже на земле.
До рассвета оставалось немного времени — бледный свет уже разбавил ночную черноту. Наш рух сидел на невысокой, в полметра, круглой каменной тумбе во дворе… наверное, постоялого двора. Дом большой, каменный, забор каменный, двор замощен тоже камнем, и над забором видны дома — каменные. Весь город Сарафир, похоже, был сложен из светло-серого камня, немного
