и дурак, конечно! Думает, что он вытерпит и не прибежит! Но я, как хочу, так всё и происходит. По крайней мере, так раньше происходило. Спасибо боженьке, всё для этого имеется, – поправила она себе грудь. – Но когда он при всех такие глупейшие просто вещи говорит и делает, то это никуда не годно! Всё время чушь порет… У него ведь, что на языке, то и на уме – одни амбиции без желания понимать простейшие вещи. Папа сто раз ему говорил, что для возвышения нужно ещё и репутацию создавать! А если он ведёт себя, как пятнадцатилетний подросток, так чего же он удивляется, что и я меняю своё отношение, – укоряла она кого-то, глядя Шурику в глаза. – Когда он не пытается даже ухаживать, это что, любовь такая? Ничего не дарит, никуда не возит – это что, любовь, по-вашему? Нет уж, как он, так и я – так ведь? Если он ко мне так, то я ему вообще весь мозг вынесу! Вот такая у нас любовь! – она враждебно посмотрела на Алекса. – Так что же вы молчите, Шурик? А по-вашему, что такое любовь?

– Алиса, простите меня, – замялся, было, он, – если я вас разочарую, но я не особо в этом силён, были, конечно, но… – взмахом перста он предупредил её реакцию, – однако, я могу рассказать это только с точки зрения науки…

– Мне эта ваша наука до одного места, у меня своё правильное мнение есть! – Алиса цокнула и отвела глаза, а потом, без паузы, повернулась. – Так что же там наука говорит, не молчите уже, ну же?

Алекс неохотно продолжил.

– Ну, клинически установлено, что с физической точки зрения любовь – это усиленное выделение дофамина и окситоцина, плюс активизация полосатого тела и островковой доли, в то же время формирование определённого рисунка нейронных связей и так далее. И… – он заговорил быстрее, понимая, что она сейчас взорвётся. – Алиса, Алиса, мне сложно сказать, в чём именно у вас проблема. Я, правда, могу только предполагать, а это антинаучно. Поэтому могу сказать, что вам показано съездить к нейропсихологу хорошему, не пожалеть денег и двух неделек в стационаре. Там анализы возьмут, то да сё, мозг отсканируют, динамические тесты проведут для проверки, спец посмотрит, и вы получите более-менее ясную картину. Я и сам, наверное, в ближайшие дни так сделаю, – тяжело усмехнулся он себе.

– А у вас то, что не так? – вдруг удивлённо поглядела Алиса.

– Фрустрация у меня! – недовольно буркнул он и посмотрел в окно.

– Это когда живот болит? – спросила она.

– Да. Типа того.

– Ясно.

И разговор затих.

*

– А знаете что? – вдруг встрепенулась она через секунду.

– Что? – грустно ответил он.

– А давайте я вас подвезу, а по дороге просто поговорим? Не обо мне, не о вас, не о мозге или душе. Просто, я не знаю… О погоде там, или любимых книгах. Как вам идея?

– Идея? Отличная идея! Я буду этому очень рад, – чуть повеселел Шурик, – Хотя-бы до узла вашего докиньте. Мы, кстати, где находимся?

– Аргон. Вернее, в десяти километрах от Аргона. А вы что, разве не знаете, куда приехали? – удивилась Алиса.

– Меня на мобиле везли, поэтому я не сориентировался, – неловко оправдался вынужденный путешественник и предложил: – Можете добросить до остановки, а дальше я уж сам, на электробусе. Я в Мессене живу, кстати.

– В Мессене? Вот это совпадение! – отчего-то обрадовалась она. – Нет уж, Шурик, вы ко мне явились, проявили уважение, поэтому я должна вам помочь – довести до дома! Поехали. Я пойду у папы отпрошусь. Вас он мне точно разрешит проводить.

– А что, обычно не разрешает? – вытаращил глаза Шурик.

– Я… просто, понимаете, я немного наказана, поэтому нахожусь под таким, – она нервно похихикала, – негласным домашним арестом. Но для вас, я думаю, он сделает исключение. Подождите минуточку, дружочек.

И она торопливо скрылась за дверью, оставив его одного в этой светлой комнате с окном почти во всю стену и очень дорогой, изящной мебелью. Алекс потёр сначала подбородок, а затем и лоб, поглядел на грязные брюки и разорванный рукав куртки. Почему он её не снял? Как он к девушке пришёл в таком виде? Что она о нём подумала?

Да ничего – у неё парень, которого она любит, а ему исповедалась, как… как доктору. И зачем он только сюда попал? Только хуже стало, твою ж мать! Что в его жизни вообще происходит? Малака, ну почему у него вечно так? Делаешь, делаешь, а всё не в ту сторону! Может быть, прислушаться к Ринату Мансуровичу, он про какой-то путь втирал. Типа смотри, куда идёшь что ли? Или что-то такое? А как тут путь выбирать, если только успеваешь уворачиваться от летящих в харю приключений.

И когда это все началось? А, это он знает – с конференции. Точно! Его злоключения начались с конференции. И что такое там было, что изменило его судьбу? Да ничего особого, череда нелепых случайностей, каждая из которых немного поменяла направление пути.

Он ведь мог в то утро никуда не пойти? Мог. Причём, даже в самом простом случае – если бы банально проспал. Или если бы болела голова, то он тоже никуда бы не попёрся, но она почему-то не болела.

И вечером предыдущего дня, в пятницу, он вполне мог бы уехать к Наташке, например! И тогда никто бы до него не дозвонился. Но он решил идти домой, хотя она звала! А всё потому, что надел утром дырявые носки, и ему было стыдно.

В то злополучное утро он вовремя добрался до Ахейского узла, и маглев подошёл через несколько минут. Если бы он хоть немного опоздал на станцию, то приехал бы в Аквилею на тридцать минут позже, и нигде бы не выступил.

И вот что такое судьба, как не череда бесконечного выбора из множества вариантов обычных случайностей? Неужели его путь зависит от больной головы, дырявых носков и пунктуального машиниста маглева? Что или кто определяет, куда поворачивать? Пусть даже эти повороты незаметны, а выбор – неочевиден…

– Это я! Всё-всё, я отпросилась! – Алиса забежала в комнату и радостно продолжила. – Подождите, сейчас захвачу свой кардиган. И поехали, поехали скорее, мой милый Шурик, дружочек вы мой! В путь!

И завертелось.

*

Уже когда они ехали по федеральной трассе в направлении дома Алекса, Алиса предложила обращаться друг к другу на «ты». Он с удовольствием согласился на её предложение стать друг другу чуточку ближе. Девушка лихо крутила баранку своего красного мобиля и с улыбкой подмигнула:

– Какие планы-то на сегодня? Выходной же ещё! – спросила она.

– Я даже и не знаю. Вроде никаких: в душ сходить, переодеться, сапоги снять хотя бы!

– А я думала, что сапоги и разорванная куртка – это твоя парадная форма одежды, – залилась счастливым смехом Алиса. – Давай так поступим – я тебя высажу у дома, а сама поеду к своей подруге, она тоже у вас в Мессене живёт, в Арсинойской филе. Ия Курочкина, знаешь?

– Не-а. Она молодая?

– Да нет, взрослая уже, ей двадцать два.

– Ой, двадцать два – это ещё детский сад. Поверь словам опытного тридцатилетнего! – веско произнёс Шурик, картинно выпятив нижнюю губу.-

– Кхм-кхм, вообще-то мне самой двадцать один! И что-то не похоже, чтобы я ходила в детский сад, уважаемый Александр! – смеясь, произнесла она. У Алисы был замечательный голос: искристый, звонкий, радостный. Она завораживала каждой частичкой себя, и душа его пела просто от того, что он находился рядом.

– Так что?

– Что?

– Мы увидимся?

– Где?

– У Ии Курочкиной!

– У Ии?

– У Ии, у Ии!

– Хорошо, у Ии, так у Ии. Давай, я подойду к ней! А куда?

– На бульваре Аристомена. Знаешь, где это?

– Знаю, это в Арсинойской филе! А я в Асклепионской живу.

– Так вот, там, возле булочной, арка есть, а за ней трёхэтажный особняк.

– Тоже знаю! Там наша золотая молодёжь полисная собирается. Всегда у фонтана мобили стоят дорогие.

– Да-да, это мои друзья! А Ия – дочь хозяина дома. И сегодня там вечеринка. Если бы не ты, то я бы на неё не попала, – она заговорила торжественным голосом. – Поэтому, за моё спасение из лап огнедышащего дракона – то есть папы, я приглашаю вас на этот бал, сеньор Александро! – снова рассмеялась Алиса.

– Давай! Хороший план! Я – за! – радостно согласился он.

Тут мобиль резко дёрнулся вперёд, когда Алиса решила обогнать тихоходную старушку «теслу». Пользуясь паузой, Шурик решился:

– Алиса, можно