И затем спускается вниз, оставляет влажные дорожки из поцелуев, нежно касается шершавыми пальцами разгоряченной кожи. Замираю, нервы обострились, когда он оказывается у самого масштабного центра мучительного возбуждения. Холодный воздух касается подрагивающих складок, от чего я сжимаюсь изнутри. Мучительно и подло с его стороны исчерпывать мое крайне изможденное состояние. Подо мной все трескается от ожидания, каждая ниточка трещит по швам, услышав наши изголодавшееся колебание и отчетливые конвульсии.
Кажется, следующее мгновение длится в неизвестном промежутке времени… Эрик, ощутив контроль и подвластность надо мной, не медлит и проводит по почти раскрывшимся складкам. Искры слетают с глаз. Хватаюсь руками за ткань, рвя на клочья, чуть ли слыша сквозь гул в ушах, как она трещит от моих пальцев. Он двигается с полной уверенностью, добавляя нотки сердечности и мягкости. Касается чувствительной точки, переходя на выступающие, как будто требующие ласки, бугорки. Исступление проскальзывает в моем сознании, но такие размытые картинки кое-как улавливаются мной. Все касающиеся муторные события остаются напоминанием того бедствия, от которого давным-давно мне приходилось остерегаться. А разрыв в груди дает понять, что слабость — не позор за саму себя. Слабость преподносит красный, с колючками плод, который забирает вас в свои заросли, давая найти друг в друге частичку светлости.
— Ты прекрасна, Ханна…
Приподнимаю бедра, ловя каждое кое-как доходящее до сознания движение его языка. Эрик набирает оборот, берет с усердием, чуть ли не проталкивая глубже, где царит мой сладостный рай.
— И совсем мокрая…
— Эрик… — С пересохших губ срывается глубокий, поистине восторженный стон.
Он проталкивает еще глубже язык, затем вынимает. Поднимается вверх и опускается вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Протяжно стону, на ощупь находя его волосы, сжимая в своих тисках, и ни за что не останавливая его… Горестная однако штука — получать наслаждение в столь интимном месте. Потому что мука становится слащавым испытанием перед полноценным воссоединением.
Кончиком языка он начинает дразнить, что все ощущается намного острее. Стягиваю волосы на затылке парня, от чего вибрация от восхитительного удовлетворительного стона разносится пылким своеобразием, подталкивая к завершению. Мышцы скручивает, ноги начинают дрожать, а подступающий оргазм исходит от самого низа живота, еле заметными шажками подкрадываясь к медовому послевкусию… Но к моему огорчению Росс не успевает даже завершить, как отстраняется.
Не сдерживаю в себе возглас негодования, ведь определенная перчинка почти коснулась меня.
Совладав с собой, поднимаю голову, боясь увидеть мастерски спрятанное вранье за маской, но вижу, как он снимает с себя джинсы и боксеры. Берет из ящика в столе презерватив, рвет упаковку и распределяет на внушительно большом члене. Боже. Это в меня поместится? Облизываюсь, понимая, что его член не позволяет посмотреть куда угодно, но только на него. Вот о чем Эрик говорил, я не смогу отрицать потребность ощутить в себе. Его мустанг такой возбужденный, длинный и удивительно большой, что не сравниться с прошлой партией… Но это никак меня не омрачняет.
Росс возвращается ко мне с лукавым озорством и надменной деликатностью в том, что отлично проделал свою выходку.
— Это было нечестно, — выдохнула, когда он навалился, кожа к коже, сплетая окончательно наши нити. Огромный, самых больших размеров, дружок его упирался мне в промежность, заставляя пульс подскочить. Ох.
— Кто сказал, что я умею играть честно? — С дикостью коснулся кожи на шее и еле ощутимо укусил. Громко ахнула, сменяя на кокетливый смех. Провела ногтями по напряженным плечам, что кожа стала гусиной, а сам член дернулся от моего прикосновения.
Эрик заглянул в мои глаза, откуда сквозила вся чувственность нашей откровенности прямо сейчас. Ни фальшь, ни слухи не заставляют меня увидеть перед собой совсем другого, не настоящего Эрика Росса. Темень от ожидания в радужке глаза застилала восприятие на данную ситуацию, но отблески разоблачали его с потрохами. Учтивость, усмирение, стойкость в своих действиях иной раз доказало, что это не его мимолетное игра на одну ночь. Это куда длинее.
— Ты готова? — с нежностью хрипит он, дотрагиваясь рукой до моей щеки. Не теряя и так много потраченного времени, киваю в ответ.
Он касается моих губ, и наши языки вновь сплетаются, аритмия подсказывает, как нужно правильно исповедать свою симпатию, что я теряюсь навсегда в своем прошлом. Забываю все моменты школьных будней, издевательское отношение учеников, свою первую любовь и алчный день, который в принципе меня растоптал и выкинул, как испорченную вещь. Остаемся только мы с Эриком. Я и он. Один момент. Один миг. И наш союз вместе.
Неторопливыми шажками делает уверенное движение, сантиметр за сантиметр входит в меня, раздвигая складки, и приподнимается на руках. Нарастающие неприятность, отчужденность сковывают мое тело и сквозь поцелуй громко стону, разрывая тишину комнаты. Я вцепляюсь в парня, обвивая ногами талию. Господи! Такое ощущение, что тебя разрывают на части. Разрывают, уничтожают, но в то же время поднимают вверх. Узость во мне сменяет дискомфорт на нечто запретное, сладкий и долгожданный кайф разносит мои чувства в пух и прах. Естественность и никакого тщеславия. Утонченность и отсутствие гордости. Да-а, этого я никогда прежде еще пробовала и не испытывала на себе.
Зарываюсь руками в волосах и чуть ли не приклеиваюсь к парню. Когда он оказывается во мне полностью, закатываю глаза, впитывая в себя все сомнения этого нахала.
Потихоньку тяжесть сосредотачивается во мне, он делает незамедлительные движения, давая привыкнуть к его размеру, от этого это только заставляет кровь прилить к лицу, щекам стать пунцовыми, тело обмякшим. Верчу головой, пребывая в космическом эффекте, поскольку невозможно было его сравнить ни с чем другим. Задыхаться и разгонять в себе миллион живых красок — это вполне не свойственно мне после дичайших приключений. Но сейчас…жизнь остановилась, а мое сердце — нет.
Эрик начинает ускоряться, разгоняя во мне бушующую лаву, да так энергично, что нежность больше не уступала страсти. Благосклонность не питала в себя первые впечатления, бремя заменилась нашей яркой звездой на небе. Довериться ему — не оказалась моей ошибкой. Сойти с ума — не оказалось порочным деянием, которое питается чувствами стыда и унижения, а алый закат стал символом нашего восхождения.
В комнате оказываются слышны лишь наши соприкосновения кожи к коже, мои не прерывистые, временами громкие ахи и крики. Бо-о-же! Стенки матки разрывает очередной толчок. Эрик опирается локтями и вонзает зубы в нижнюю губу, подначивает, не останавливаясь в этом изрядном потоке эйфории, которая накрывает тебя с головой. Забыться, потерять реальность и лишиться сознательности, будто ты вообще не в своем теле, будто
