— Девушки-то наши каковы, а? Нравятся? — спрашивал Стах так, точно это была его собственность.

— Больше всего меня радует, что мы не одни на Воле. Я думаю, в районе есть еще много секций, только они входят в разные звенья. Впрочем, пора оживить работу. После смерти Ганки мы бродили в потемках. Все время наталкивались на какие-нибудь препятствия. Все время рвалась ниточка, связывавшая нас с Гвардией и с Союзом борьбы. Как может чувствовать себя человек, если его все время теряют, точно носовой платок, — брюзжал Юрек. — Взять хотя бы эти наклейки. Ну, расклею я, положим, штук тридцать, и никто даже не поинтересуется этим.

— Тридцать не расклеишь, слюны не хватит, — отозвался Жанно. И выложил все сразу: что, дескать, никакими обязательствами себя не связывал, что нашел своих старых друзей и что считает для себя унизительным расклеивать листовки и плакаты. Хватит с него, он сыт по горло. Он с самого начала заявил, что политикой не занимается, поэтому считает себя свободным. Остается только решить вопрос с пистолетом.

— С каким пистолетом?

Оказывается, с «висом», украденным Шерментовским со склада той самой армии, солдатом которой он, Жанно, является. Пистолет должен быть возвращен ему.

Стах и Юрек расхохотались; тогда Жанно полез в бутылку. Он не позволит водить себя за нос. Это настоящее свинство.

Однако он был достаточно наблюдателен, чтобы увидеть, что его собеседники становятся все мрачнее и молчаливее. Тогда он переменил тон и заговорил о пистолете со страстью отвергнутого любовника, который молит соперника о невозможном. Он извивался, облаивал обоих, как собака, поднимающая кабана. Щеки у него пылали, уши были красные.

— Об этом не может быть и речи.

— Ах так, погодите, я найду на вас управу.

Стах остановил его и процедил сквозь зубы:

— Не угрожай. Ступай ко всем чертям и не мешай, гнида, — добавил он тоном усталого человека.

Тот, однако, не отцепился. Стал надоедливым, докучал и грозил, осаждал Яся Кроне в его квартире. Поджидал у фабрики, хватал за полы пиджака. Ситуация стала напряженной.

— Ему этот пистолет нужен, чтобы пускать пыль в глаза. Если он уходит в лес, зачем ему пистолет? Партизану нужен автомат или винтовка. У него просто бзик, это становится опасным, — твердил Стах, и в голове у него рождалась мысль, которую он не решался высказать вслух.

«Это был бы провал, чистейший провал», — твердил он про себя, когда судьба Жанно была почти решена.

— Подумай, — убеждал его Юрек, — ему известны наши адреса и настоящие имена. Он может по первому требованию подробно описать, как каждый из нас выглядит. Он на нас зол. Если он попадется — прощай жизнь. Он засыплет нас из злости. Что, если сделать такое маленькое «чик» в целях профилактики?

— А ты бы взял это на себя? — спрашивал Стах, и лицо у него застывало, точно было отлито из бронзы. Оба крутили головой.

— Подумай. Он оторвался от нас, — уговаривал Юрек. — Мы о нем ничего не знаем. Нас могут арестовать каждую минуту, и никто из нас так ни о чем и не узнает. Никто нас не сможет предупредить. Мы безоружны.

— Почему ты так уверен, что он засыплет? Может, и не засыплет.

— Он белый и мягкий, как сыр, и только разыгрывает из себя бывалого бойца, а сердце у него маленькое и пугливое, как жаворонок. Настоящие люди не говорят столько о себе. Я за него не ручаюсь. Покажут ему в гестапо плеть, а он и ланки кверху. Накликали мы на себя беду.

Между тем от них требовали отчета о расклейке лозунгов. Литература, которую надо было распространять, текла рекой. Полным ходом шло обучение стрельбе из оружия ближнего боя и тренировка по метанию ручных гранат всех систем. Темп работы стал сумасшедшим, не шел ни в какое сравнение с предыдущими неделями затишья. Может быть, поэтому дело Жанно откладывалось, отодвигалось на задний план.

За неделю до того, как Жанно исчез в лесах Прикарпатья, где ему не суждено было снискать ни славы, ни ран, он предложил компромисс: с помощью ребят разоружить немца и добытый пистолет он, Жанно, возьмет себе. Все вздохнули с облегчением. В воскресенье вышли на охоту. В боковой улочке им встретился солдат бронетанковых войск СС с прекрасным парабеллумом. Юрек на ломаном немецком языке попросил у него прикурить. Ясь Кроне и Жанно прошли мимо. Юрек прикуривал от пахнущей бензином зажигалки, пока кончик папиросы не загорелся красным огоньком, а окрика: «Hande hoch!» [25] — так и не последовало. Юрек поблагодарил и, нагнав обоих Ясен, осторожно сунул руку в карман и опустил предохранитель «виса».

Потом он отобрал у Жанно позаимствованный у Дороты наган и, покровительственно похлопав партизана по плечу, сказал:

— Желаю тебе таких же успехов в лесу. Там за подобные штучки — пуля в лоб. На языке военной прокуратуры это называется «трусость перед лицом врага». Ты мне голову не морочь, не оправдывайся. Я тебе этого фрица, как хорошая охотничья собака, поднял. И психологически ситуация была что надо. Подумай сам: немец начал нервничать, когда к нему скорым шагом приблизился молодой человек, но молодой человек не стал стрелять, а, улыбнувшись, попросил прикурить, только и всего. Танкист втайне вздохнул с облегчением. И тут ты приставляешь ему к почкам наган. Эффект обеспечен. Добыча сама шла тебе в руки, а получился «пшик».

— Эх ты, ковбой задрипанный… — проговорил Ясь Кроне и, раздвинув в улыбке толстые щеки, показал крупные зубы. Он вылил воду из пивной бутылки — своей палицы. Бутылка была не нужна, боевую тревогу отменили.

— Познакомьтесь. Это товарищ Казик, а это Бартек и Юрек, руководители той секции, о которой ты уже знаешь… Ну, мне пора, желаю успеха.

На Казике было потрепанное пальто, невзрачная шляпа. Его худое, застывшее от постоянного внутреннего напряжения лицо время от времени сводило судорогой. Было похоже, будто он сдерживает зевоту. Он был неразговорчив и только в квартире Яся Кроне немного оттаял. Он просил сообщить, как возникла секция и какая проводится работа.

— А вы как думаете? — спрашивал он, как учитель, указывая пальцем на Яцека Шерментовского, и внимательно выслушивал ответы.

— Вы с товарищем согласны? — спросил он у Яся Кроне, который носил теперь кличку Суковатый.

— Почему вам кажется, что он преувеличивает, говоря, что вы были не активны?

«Ох, и хитер, до чего же хитер!» — восхищался Юрек.

Казик как из рога изобилия сыпал политическими новостями, разъяснял положение на фронтах и опять задавал вопросы, которые неизменно начинались с «Как вы думаете…».

«Как вы думаете?» — повторял он, и становилось ясно, что он сам ищет ответа на свой вопрос. Вдруг, словно фокусник, достал пистолет, предусмотрительно разрядил его и пустил по кругу, говоря: «Пусть каждый разберет и соберет». Он с той же дотошностью следил за движениями пальцев, что и за ходом мыслей, без лишних слов попрощался и договорился со Стахом встретиться на явке. Велел ему прийти с оружием.

В отношениях с молодежью он был неизменно суров. Другим они его никогда не видели. Его сухое лицо было всегда напряжено, и даже нервный тик не нарушал этого впечатления. Ребята так и не узнали, какая горячая любовь и ненависть скрывается под маской напускной суровости. Только самые близкие,