Киллиану захотелось кричать, но он был нем. Он хотел бежать куда глаза глядят, но взгляд его был слеп. Он хотел вырвать заразу из своей плоти, но руки его не слушались. Киллиан сосредоточился и попытался подчинить себе хотя бы одну конечность. Не спеша, ценой неимоверных усилий, он смог заставить левую руку подняться. Она медленно ощупала тело, закутанное в какие — то тряпки и почти машинально переключилась на свою напарницу. Правая рука была недвижима. Сколько он не старался, промёрзшая длань не отрывалась от земли. Кисть словно была прижата к безжизненной поверхности темного склона чем — то тяжёлым. Тяжёлым и теплым.
Не сразу, а лишь через несколько мгновений, вместивших в себя десятки попыток поднять руку, Киллиан ощутил это манящее тепло. Его холодная плоть начала тянуться к этому средоточию света и жизни. Мемор смог открыть глаза. Он не смотрел в небо, привычно покрытое грязными тучами. Не видел склон кратера, куда ему предстояло пойти. Стоило глазам распахнуться, ему сразу захотелось взглянуть на предмет, который так манил его истерзанную холодом плоть. Изнеможённое стуженым ядом тело хотело согреться и тянулось в спасительную сторону. На руке Сивара лежал амулет — простенькая металлическая безделушка, на цепочке из нескольких дюжин колец. Он не мог поверить, что этот крошечный овал не давал ему оторвать руку от земли.
"Мысль материальна!", говорили многие не в меру ретивые пророки темных лет, но именно сейчас этот тезис стал актуален. Стоило Киллиану пренебрежительно подумать о весе амулета, как он тут же перестал тяготить руку, позволив себя поднять. На боку медальона имелся крохотная ручка, предназначенная для раскрытия двух створок загадочной безделицы. Киллиан попытался их отворить, но кулон приберег свои тайны на потом. Мемор надел цепочку с кулоном на шею.
Теплый метал грел его грудь, разгоняя холод ран и побуждая к действию. Сивар встал, оглядев открывшуюся панораму. Непроглядное полотно туч, словно грязное стекло, не давало солнцу просочиться вниз. Через эту мутную серо — желтую завесу продирались черные пятна метеоров. Они, словно убитые на этом огромном стекле мухи, устремлялись вниз и безжизненной массой врезались в уступы кратера, мрачные склоны которого покрывал толстый слой пепла. Пепел, как потускневший снежный настил, позволял ногам уходить в себя по щиколотку. Под его тонким покровом таилась грубая порода, в нескольких местах просачивающаяся на поверхность.
Нижний уступ, к которому Киллиан должен был спуститься, окутывало полупрозрачное марево. Взгляд не мок пробиться через эту мутную пелену, но ничто не мешало мемору разглядеть уже пройденный путь. В нескольких сотнях метров вверх по склону вздымались ввысь черные стены города. Киллиан не помнил, как миновал этот мрачный чертог, как избежал встречи с его защитниками, силуэты которых мелькали над зубчатым обрамлением стен. Три фантома устроили в вышине чехарду, не давая толком рассмотреть себя. Их черные крылья рассекали воздух, порождая свист, доносившийся не только до Сивара, но и уходящий далеко вниз. Туда, где таилась конечная точка этого бесконечного спуска.
Сивар не раз задавался вопросом, куда же ведет его багровый проводник, и что будет, когда конец этого пути все же будет найден? Какую цену он должен будет заплатить, чтобы выжить в этом скорбном пристанище теней? Три раны, продолжавшие студить кровь в его жилах, говорили, что он не вернётся из этого путешествия прежним. Если, конечно, вообще вернется…
Медальон на груди стал теплеть. Этот одинокий костер, сиротливо горевший посреди снежной пустыне сознания Сивара, разгорался сильнее, когда холодный ветер помыслов начинал задувать еле теплящееся биение его жизни. Черные раны не могли убить Киллиана. Они могли изменить все его естество, заглушив фонтан жизни. Превратив в лёд все сострадание, задув снегом компромиссов оставшуюся у него совесть. Этот спуск в непроглядную черную бездну лишь отражал реальность, изменившую юношу и готовую менять его дальше.
Красные одежды проводника, разогнав полупрозрачное марево преграды, поманили Сивара вниз. Сжав кулон в руке и попытавшись напитаться его теплом, он начал движение, аккуратно ступая по крутому склону. Ноги сами понесли его вниз к красному маяку. Багровый силуэт спустился к уступу, на котором все отчётливей проступали очертания леса. Лишенный звуков и жизни склон предстал перед мемором в новом обличие. Черная громада леса мерно покачивалась в такт поднимавшемуся с нижних уровней ветру. В этом темном буреломе невозможно было различить отдельные деревья — полупрозрачная стена опоясывала лес полукругом. Марево вуали брало свое начало из белой дороги проходившей по самой его кромке.
Проводник, не сбавляя хода, перешёл дорогу и начал растворяться в темной гуще деревьев. Киллиан побежал. Его сердце забилось быстрее, а страх сковал душу. Он не мог, не имел права потерять свой единственный маяк, не мог сбиться с пути и остаться один в этой мертвой пустыне. Приступ паники погнал его вниз. Он представил себе бесконечность, которую ему предстоит провести в этих бесплодных землях, потеряй он проводника. Представил обречённые странствия и полетел вниз, позабыв о коварности крутого склона. Пепел покорно принимал его ноги, выжидая удобный момент для подвоха. В самом конце, уже почти достигнув уступа, под ногу Киллиан попался голыш, и его измученное черными язвами тело кубарем полетело вниз. Небо и земля смешались в кутерьме кувырков, а рот наполнился солёным вкусом крови, но топазец и не думал останавливаться. Как только тело прекратило свое вращение, Киллиан вскочил, не обращая внимание на разбитые колени и рассечённую губу. Покрытое пеплом и кровью лицо было сосредоточено и серьезно. Он искал проводника и лишь на мгновение дал волю своим мыслям. Разум, сконцентрированный на поиске цели, все же помнил об амулете, дарующем спасительное тепло продрогшему телу. Киллиан механически ощупал амулет и принялся рыскать глазами по полупрозрачной вуали, вьющейся над
