Кровавый силуэт, исчез во тьме леса. Мрак колышущихся деревьев, незримой заразой начал пробираться внутрь Сивара.

"Потерял…"

Отрава вырвалась из черных ран и начала сковывать его тело паутиной страха. Отчаяние уже подступало к горлу, готовое криком вырваться наружу, когда в непроглядной тьме леса мелькнул красный плащ проводника. Киллиан бросился через дорогу, разгоняя белые хлопья снега, кружившие над ее черным полотном.

И вновь его подвела спешка. То, что издали казалось плоскостью пути, на поверку оказалось руслом реки, отделявшим лес от кратера. Тонкая скорлупка гладкого чуть припорошенного снегом льда опьянила его ноги, и Киллиан вновь рухнул, проехав по зеркальной поверхности пару метров. Красные капли начали струиться не только из губы, но и из носа мемора. Кровь заливала прозрачную броню реки. Эти доспехи не таили наготу водной глади. Она не походила на одну из спокойных долинных рек, что мерно брели навстречу морям и озёрам. Ледяная корка и тонкая воздушная прослойка покрывали бурный поток, ко всему прочему имевший явный красный оттенок. Река бесновалась подо льдом, изредка ударяя о прозрачную корку бордовыми водами, словно норовя вырваться из этих студеных оков.

Река решила показать свой дурной характер, стоило Киллиану начать подниматься. Свист образовавшейся трещины заставил его застыть. Перпендикулярный течению разлом проходил под правой ладонью Сивара. Эта вырвавшаяся из колчана Зевса молния устремилась к берегу — к черной стене леса. Медленно, сантиметр за сантиметром, мемор начал красться вперёд. Паутина трещин продолжала грозить ему уродливой маской, но все же отпустила, отозвавшись в душе Киллиана новой волной холода. Его тело пробил озноб. Покрытое пеплом рванье пропиталось потом и начало тяготить исхудавшую плоть.

Оказавшись на берегу, он вновь устремил свой взгляд вглубь черной чащи, в надежде разыскать кровавый сполох знакомых одежд. Марево, берущее свое начало от реки, никуда не делось и мутным роем облепляло все вокруг, дурманя зрение. Окружающий мир стал нечетким и размытым. Черная масса леса так и не разделилась на отдельные фракции — деревья. Он видел лишь их очертания. Костлявые, тощие стволы качали длинными низко падающими лапами ветвей.

И вновь страх одиночества заставил его бежать. Он разгонял назойливые ветви и несся, несся, несся вперед. Лапы, мягкие и податливые, смыкали свой строй прямо за его спиной. Сивар, словно в огромном платяном шкафу, продирался через нагромождение черных костюмов и пальто, силясь разыскать красный платок надежды. На секунду он остановился и посмотрел вверх. Темные громады кривых и тощих крон поглотили грязно — жёлтый прямоугольник неба, оставив лишь редкие пятна — глазницы. Крик "Эйййй" сам собой вырвался из груди, но лишь для того, чтобы потонуть в непроглядном буреломе. Руки инстинктивно сжались в кулаки, а кровь из разбитой губы придала сил. Киллиан вновь ринулся вперёд. Он уже не смотрел в стороны, не разгонял ветки, а лишь бежал, закрываясь руками. Бежал, не разбирая дороги…

Поляна открылась внезапно. Чёрное полчище деревьев расступилось, обнажая прогалину и стоявшего на ней человека. Ни грязь пепла, ни тьма бурелома не смогли испачкать его багровых одежд. Проводник стоял, сложив руки на груди, словно ожидая чего — то. Стоило Киллиану войти в бледный круг поляны, и мужчина в красном развел руки в стороны. Он призывал оглядеться. Предлагал и помогал увидеть. Разгонял сумрачное марево. И Киллиан увидел. Пелена спала, обнажив истинный вид леса. Мутная вуаль плавно, будто замедлившись, рухнула, открыв уродливую наготу чащи.

Ноги Сивара затряслись. Мелкая рябь дрожи от щиколоток перешла к коленям и заставила его пошатнуться. Он медленно осел на землю, не в силах стоят. Его душа, сраженная увиденным, забилась куда — то глубоко в само человеческое естество, оставив на поверхности разума лишь инстинкты. Страх полностью овладел его разумом. Ужас — этот свихнувшийся психопат, заставлял свою жертву смотреть. Киллиан приказывал векам сомкнуться, но страх с мерзким смешком говорил: "Нет!" Мемор не мог оторваться от нарисованной проводником картины.

"Деревья" за спиной мужчины в бордовом обрели четкие очертания, продолжая мерно раскачивать висевшие на них гирлянды. Лес виселиц обступил поляну со всех сторон. Черные ветви — мертвецы в петлях, застилали собой все вокруг. Бескрайнее море трупов раскачивалось, словно смеясь над замершим Сиваром. Черные одежды и посиневшие лица. Открытые рты и сомкнутые веки. Обмякшие ноги и пожелтевшие ногти. Сотни и тысячи мертвецов смотрели на него почерневшими глазами. Киллиан обернулся и, не помня себя, прыгнул подальше от кромки "леса". Ноги висельников были совсем рядом с его затылком…

В оглушающей тишине поляны голос проводника показался Киллиану громоподобным. Раскатисто и властно он заволок его сознание своей силой.

— Правда может убить, если она остра, как нож.

Бросив это, проводник опустил руки, спеленав взор Киллиана сумрачной вуалью. Лес виселиц вновь покрылся маревом. Ни рук, ни ног, ни лиц — только ветви колышущихся деревьев…

Мужчина в красном развернулся и пошел прочь, разгоняя темную массу бурелома. Киллиану ничего не оставалось, как идти за ним, словно побитая собака, которой хозяин только что преподал тяжёлый урок. Размытые ветви колыхались в такт ветру, заставляя его жаться к земле.

Вьющийся за плащом проводника топазец не заметил, как они оказались на берегу. Река была чиста. Снежная крупа не тронула ледяную корку воды, и черно — багровое русло предстало взору во все своем великолепии. Река не умерила свой буйный норов и на этой стороне. Поток споро нес свои темные воды. Иногда подо льдом показывались черные силуэты, словно грозовые тучи, плывшие по этому кровавому небосводу. За пару секунд, что Киллиан наблюдал за водой, проводник успел перемахнуть через реку. Багрянец одежд манил топазца путеводной звездой. Сивар осторожно двинулся вперёд. Пару десятков метров русла уже не казались ему такой лёгкой преградой. Не поднимая ног в тяжёлых ботинках, он скользил к центру реки, боясь потревожить спокойствие льда.

Его тело, будто охваченное лихорадкой, вновь разгорелось. Жар охватил плоть. От кожи начал подниматься пар, который тут же подхватывали студёные порывы ветра. Тепло шло от амулета. С каждым шагом, с каждым новым движением он становился теплее. Сначала это было лёгкий жар, не способный согреть в зимнюю пору, но постепенно кулон разогревался, начиная распалять все вокруг. Он не жёг кожу. Само тело начинало отдавать тепло, грозя прожечь тонкую ледяную корку.

Услышав свист рассекающейся трещины, Сивар побежал. Он не оглядывался назад и не мог видеть, как бурлящий поток разрывал тонкую границу, отделявшую лес от остальной части уступа. Глыбы льда вздымались вверх и уходили в бурлящую воду. Он успел…

Изможденное тело рухнуло на край реки, не в силах двинутся дальше. Амулет вновь прирос к земле. Он чувствовал его тяжесть, чувствовал всплески воды рядом со свои