Она продолжала об этом думать даже сидя за своим постом. Ей хотелось увидеть лицо Ленара, чтобы сосчитать напряженные мускулы и вздувшиеся вены, но конструкция мостика не позволяла зрительный контакт между ними. Петре был прав — она была не собранной. В тот момент, когда предстояло двигать массу в шестьдесят тысяч тонн, последнее, чему стоило предаваться — это собственной неуверенности.
Таких деликатных процедур ей проводить еще не приходилось. Если во вселенной и было что-то противоположное точности хирургического скальпеля, то это тяжелый буксир. Его маршевые двигатели давали грубую тягу, чтобы быстро наращивать импульс миллионам тонн груза, а маневровые хоть и были значительно слабее, но были сконструированы с расчетом на то, чтобы придавать ощутимый вращающий момент всему грузовому составу. При таких рабочих мощностях мысль о том, что корабль необходимо сместить в пространстве с точностью до сантиметров, вызывала лишь истеричный хохот. Вместо хохота она лишь дрожала в своем кресле, словно лошадь перед скачками. Ей казалось, что после недели валяния дурака она отвыкла от управления кораблем, и с холодным липким страхом готовилась к моменту, когда голоса техников в радио скажут:
— Судно отшвартовано. Возвращаемся в шлюз.
…а Ленар им ответит:
— Хорошо. Отчитайтесь по возвращении, и мы начнем маневр.
Заброшенный полуразрушенный корабль был серьезной помехой. Он все еще находился между стыковочных балок станции, занимая рабочее пространство. Его нужно было оттолкнуть. Эту работу было сделать не сложно — с отталкиванием объектов отлично справляются репульсионные проекторы. Загвоздка состояла в том, что на репульсионную силу третий закон Ньютона распространялся так же, как и на все остальное. Ленар отдал приказ, и Ирма начала вводить в компьютер параметры для компенсации третьего закона. «Компенсация третьего закона» — звучало красиво, но на деле же ей нужно было включить маневровые двигатели, которые направят корабль навстречу другому кораблю. Вполне здоровый инстинкт выживания просил ее этого не делать. Она знала, что репульсионные проекторы все равно не позволят столкновению случиться, но репульсионная сила — это такое зыбкое понятие… почти как магия. Мозг отказывался в нее верить даже на фоне того, что испытывал ее эффект каждую секунду.
Приборы сказали ей, что Пять-Восемь покорно освободил место, а Вильма повторила это вслух. Других способов узнать, что творится снаружи, просто не было. Все чувства молчали, обманутые искусственно созданным состоянием покоя.
— Разворот на сто восемьдесят, — приказал Ленар.
Ирма замешкалась. Ему достаточно было сказать слово «разворот», и она бы все поняла. Зачем уточнять про сто восемьдесят градусов? А если он настолько сильно сомневался в ее способностях, почему не уточнил ось, по которой надо совершать разворот?
— Ирма!
— Да-да, — отозвалась она, вынырнув из облаков. — Разворот на сто восемьдесят.
Разворот состоялся успешно, и она дошла до самого сложного.
Обычно эту процедуру выполняют маленькие буксиры… да, ирония. Несколько маленьких буксиров подталкивают один большой буксир в зазор между стыковочными балками так, чтобы сцепные головки смогли попасть на колотушки. Это требовало почти хирургической точности. В теории стыковку с грузом можно было провести самостоятельно, но обычно такая теория никого не интересовала. На приборной панели высветились показания с четырех дальномеров. Вот и все. Лишь по четырем числам, измеряющим расстояние разных частей кормы до станции, предстояло поймать небольшую точку в пространстве. Наверное, так пытаются кувалдой вдеть нитку в иголку. Спустя три часа Ирма была рада покинуть мостик, и даже чувство полного поражения не смогло отравить ее аппетит. Она пообедала консервированным азу. Вкус консервированных блюд значительно отличался от свежих. Во время консервации блюда теряют вкус, и это пытаются компенсировать различными специями. Сказать, что азу не было похоже на азу, было бы справедливым замечанием, но Ирма была довольна, словно собака, голодавшая последние три дня. У нее приподнялось настроение, и она даже успела смириться с тем, что попытки стыковки со станцией растянутся на ближайшие несколько дней. Встреча с цивилизацией опять откладывается на неопределенный срок, но набитый под завязку желудок упорно мешал ей огорчаться. Возвращалась на мостик она с легкостью на душе и тяжестью в животе. Самая тяжелая работа — это та, которая не получается, но Ирма была рада и этому. Это было все равно лучше, чем безделье. Она снова чувствовала себя нужной.
— Стоп, — сказала Вильма спустя десять минут топтания судна на месте. — Полметра. Можно начинать стыковку.
Полметра было катастрофической погрешностью для стыковки и феерической победой для большого неуклюжего корабля. Ирма попыталась обрадоваться, но на душе было все так же тихо. Оставшиеся полметра, в которые она не попала, будут скомпенсированы лебедками, и, в конце концов, они зацепятся за груз. На ближайшие же несколько часов она снова станет ненужной.
Вильма знала, что Ленар был полон противоречий. Он был хладнокровен и вспыльчив, законопослушен и бесчестен, и если он сказал, что все должны прыгать, вполне могло статься так, что себя он ко всем не относил. В целом она считала его сносным человеком, который мог прикрикнуть на своих подчиненных или бросить в них какую-нибудь издевку, при этом позволяя им некоторые вольности, вроде распития кофе на мостике, расклеивания открыток на приборной панели и, в особо исключительных случаях, мог позволить безнаказанно пнуть себя по больному колену. Он хотел, чтобы его команда состояла из профессионалов, но при этом позволял им иногда сделать шаг в сторону от профессионализма. Вильма считала, что так работает в нем совесть. Пусть на словах он и требовал многого от своего экипажа, но на деле он морально не был готов наказывать людей за поступки, которые, возможно, совершил бы сам. Так или иначе, Ленар совершал нарушения. Некоторые мелкие, некоторые покрупнее, но все были без серьезных последствий, и это единственная причина, по которой его подчиненные, поймав его за руку, тут же ее отпускали. Он был не без греха, но он не был реальной угрозой экипажу.
Так Вильма думала до тех пор, пока не прогремел очередной взрыв. На этот раз взорвался Ленар.
Все и так шло наперекосяк, начиная с того момента, как Ленар объявил о своем уходе, и заканчивая тем, как чуть не погиб Радэк. Вильма теряла ощущение реальности вместе с уверенностью, что ей прямо сейчас сгоряча не сломают челюсть, но исключительно инстинктивно встала у Ленара на пути и заслонила своим телом скрутившегося в болезненных спазмах Илью. Она слышала, как он издает стоны, задыхаясь от точного удара по солнечному сплетению, и с трудом пересиливала в себе желание обернуться.
