Предчувствие постоянно нашептывало ему, что «придется» еще очень многое сделать, и это ему заранее не нравилось.
Через несколько минут он понял, что его ожидания обманулись. Эмиль не вернулся. Где бы он ни был, теперь Илья требовал, чтобы с ним пошел Ленар.
— Что вы сделали с Эмилем? — спросил он, заранее подготовив свои уши к самому плохому ответу.
— Ничего, — продолжал настаивать Илья, отстегивая его от поручня. — Идемте с нами и сами у него спросите.
Густав стоял статуей в центре комнаты, заняв позицию вне досягаемости посторонних рук, и сжимая побелевшими пальцами пугающий своим вороненым мутным отблеском кусок холодного металла. Дуло смотрело в палубу, но и этого было достаточно для придания своему владельцу угрожающего вида. В случае чего вскинуть пистолет и бегло прицелиться в человека на расстоянии двух метров не составит никакого труда. И в случае чего обязательно кто-то пострадает — Густав практически обещал это всеми способами, исключающими речь, и он был убедителен, как никогда.
Началась новая череда действий, совершенных под лозунгом «пришлось». Пришлось подчиниться. Пришлось свести руки, чтобы их успешно сковали наручниками. Пришлось повернуться и выйти из комнаты. Пришлось шагать, куда скажут. Пришлось спускаться по трапу без резких движений.
И пришлось увидеть то, что он видеть не хотел.
В глубинах коридора третьей палубы таился призрак. Ленар мог узнать этот силуэт, даже будь он на расстоянии в пару световых лет. Многие космонавты на его месте решили бы, что от постоянного стресса начали сходить с ума, но Ленар точно знал, что эти ухоженные кудри цвета спелой пшеницы были реальными, как и этот укоризненный взгляд, выточенный из холодной голубой стали. В тот момент он понял, что все это время где-то в глубине души, под покровом подсознания он все еще пытался отрицать факты. Реальность была подобна дюралевой переборке — встречаться с ней лбом было так же больно.
Он видел ее всего миг, после чего какая-то сила заставила его отвернуться. Возможно, это был Густав, согнувший руку для легкого толчка, или унижение, которое он испытал, впервые посмотрев на Вильму снизу вверх. Ее лицо выражало все на свете, и в то же самое время ничего. Она ютилась в тенях, и при этом в ее ровной осанке и расправленных плечах читался вызов. Она пожирала своим прищуром каждое его движение и словно бы изучала его под лупой, как какое-то насекомое. Если были на свете рептилии, которые могли за день сбросить кожу и обрасти панцирем, то Вильма точно принадлежала к их виду.
Она не шелохнулась, продолжая наблюдать. Ленар чувствовал это затылком, которому верил больше, чем собственным глазам. Возможно, Петре был прав, и человек способен почувствовать гораздо больше, чем осознать. Возможно, Ленару в спину глядела вестница смерти, провожая его взглядом в последний путь. Если и так, то мужчина перед смертью мог увидеть вещи куда хуже. Мысли о смерти навязчиво крутились стаей стервятников где-то на краю его сознания, не решаясь залететь в образовавшуюся пустоту, где полакомиться было нечем. Он делил ногами палубу на равные отрезки, словно робот, лишенный разума, и с блестящим успехом старался ни о чем не думать. Он уже умер и почти убедил в этом свое тело. Весь оставшийся путь он чувствовал, что ему не требуется кислород.
И, наконец, путь закончился.
Сколько он прошел? Метров сто? Сто двадцать? То были сто двадцать метров чистого издевательства, словно кто-то решил поизмываться над ним и окончательно сломить его волю этими ста двадцатью метрами, которые могли стать последними в его жизни. Не без некоторого облегчения Ленар протянул руки, чтобы с него могли снять наручники, и покорно шагнул на склад непортящихся отходов. По названию можно было легко догадаться, что людям там делать нечего, но обстановка недвусмысленно подсказывала Ленару, что это теперь его новый дом.
На коммерческих кораблях никто никогда не предусматривал камеры принудительного заключения, но если по каким-то причинам требовалось изолировать человека, приходилось искать помещение, из которого нет доступа к важным системам корабля. Склад непортящихся отходов подходил. Наверное. Чтобы переделать его в камеру изоляции, захватчиком пришлось неплохо поработать: убрать весь опасный мусор, обустроить спальные места, перенести несколько канистр с водой, соорудить из подручного мусора самодельный туалет, ничуть не вдохновляющий на подвиги, и модифицировать дверь, вырезав в ней окошко для передачи еды. Полученный из окошка прямоугольный кусок дюрали был использован в качестве заплатки. Именно под этой заплаткой и похоронили внутреннюю панель управления.
Дверь закрылась, и в окно проник звук удаляющихся шагов.
Первым делом Ленар пересчитал канистры. Получилось около ста пятидесяти литров воды. Если предположить, что пять человек будут расходовать по десять литров воды в день с учетом умеренного питья и очень экономного умывания, то в ближайшие две недели нового переезда можно не ждать.
Две недели.
Либо через две недели им дадут больше воды, либо произойдет что-то другое.
— Ленар, — поздоровался Эмиль, выдернув того из озадаченного транса. — Ты как?
— Чудесно, — съязвил он и зачем-то спросил. — А ты?
— На минуту мне показалось, что меня решили за что-то наградить отдельной комнатой.
Ленар продолжал оглядываться в поисках чего-то, что могло заставить его ненадолго забыть о волне надвигающегося уныния. Зайдя на склад, он почувствовал, как в его голове что-то щелкнуло, и теперь понял, что это было. Перешагнув порог, он вступил в новую степень осознания всей плачевности в ситуации. Если раньше он был в привычной обстановке, пусть и в наручниках, то пустые стены склада отходов ежесекундно напоминали ему о том, как низко он пал, когда его свергли с поста и отняли у него право определять свою судьбу. Он чувствовал себя тем, чему и положено лежать на таких складах.
Отходом.
Что-то в нем надломилось, и наступила минута слабости. Всю эту минуту он горячо жалел, что не оказал сопротивления. Он мог сломать лбом самодовольный нос Ильи или ударить Густава локтем в солнечное сплетение, а затем героически погибнуть от кровопотери или сепсиса при огнестрельном ранении в живот. Жизнь без свободы ему не нужна, хоть минуту назад он и был диаметрально противоположного мнения. Все внутри него ревело от отчаяния и призывало разбить кулаки о переборки, но он не выпустил этого беса на волю. Он еще не был готов до такого опускаться. Его свергли с поста, а срок действия его контракта уже истек, поэтому у него не было причин чувствовать себя капитаном, но он продолжал это чувствовать,
