Такие планеты, как Витус, в изученной части галактики можно было пересчитать по пальцам одной руки. Витус был лакомым кусочком, который готов был принять в свою биосферу людей уже здесь и сейчас, без долгого и дорогостоящего процесса терраформирования, поэтому колонизация была лишь вопросом времени.

Станция «Витус» представляла из себя грузовую платформу, содержащую необходимые для строительства колонии материалы. В будущем ей предстоит быть достроенной до космопорта, который станет узловым терминалом для космических сообщений, а до тех пор у колонистов хватало своих проблем. Пока буксир Один-Три спускал со станции грузы, на доставленном им пассажирском модуле в порядке строгой очереди просыпались люди. Процесс их пробуждения занимал недели, и если первая группа была вынуждена спуститься в девственно-дикую местность, ландшафт которой разбивался морскими волнами о гигантские металлические скалы правильной геометрической формы, то последней группе предстояло сразу же окунуться в небольшой оплот цивилизации, уже успевший оттеснить первобытную природу в стороны.

Как только буксир Один-Три взял на прицеп пустой пассажирский модуль и улетел, колонисты остались сами по себе. Впереди предстояло еще много работы. Если обычно люди просто заселяли стерильный кусок скалы, то теперь задача была совсем иной — завоевать свое место среди совершенно чуждой живой природы.

Вот уже больше двух лет прошло с тех пор, как Ленар дал себе установку защитить Ирму от всего на свете, даже если для этого ее придется приковать наручниками к постели. В ней он видел какое-то беспомощное существо, не способное сделать пару самостоятельных шагов, не сломав при этом себе шею. Он не сомневался, что для самой Ирмы такое отношение было крайне унизительным, но еще меньше он сомневался, что альтернативы еще хуже. Он самовольно взвалил на себя ответственность за ее жизнь и в каком-то смысле именно благодаря постоянным одергиваниям ее за руку начал познавать на практике, что значило быть строгим отцом.

Когда ее взаправду начали приковывать наручниками к постели, в нем что-то надорвалось, и глядя, как над ней совершают то, на что имел право лишь он, его посетила острая боль в районе запястья, куда безжалостно вгрызался браслет от наручников. Он беспомощно наблюдал, не в состоянии определиться, то ли подбодрить свою подзащитную, то ли начать осыпать проклятьями мерзавцев, которые лишили ее свободы и угрожали ее жизни оружием.

Подобного стресса он не испытывал уже лет семь или восемь, и даже успел почувствовать, как волосы на его голове начали терять пигмент.

Спустя два часа и двух тем же образом прикованных техников дверь вновь открылась, и на пороге показался Петре. В наручниках. Под дулом пистолета. С гримасой растерянности на лице. В общем, ничего нового. Ленар не знал, от чего ему было так наплевать. Может от того, что он не испытывал к Петре того же, что испытывал к своим коллегам, а может от того, что все его чувство сострадания затупилось и сточилось до основания о глыбу накопленных за день впечатлений. Он уже устал нервничать и просто ждал, пока не произойдет что-то новое.

Как только надзиратели ушли, Ленар задал вопрос, ставший уже дежурным:

— Как вы?

А затем повторил громче, чтобы ненадолго отвлечь корреспондента от чувства отчаяния. Ленар знал, что Петре переживает сильнее остальных. Из всех на борту он был единственным человеком, который не был готов к подобному изменению планов. Если Ленар еще только морально готовился к возвращению в цивилизацию, то Петре ждал этого так же, как выловленная рыба ждет, когда ее бросят обратно в озеро. Из всех на борту лишь корреспондент никогда не давал согласия расставаться с родным миром на долгий срок. Неопределенность нарушила все ожидания.

— Я в порядке, — соврал Петре.

— Где вы были так долго? Что с вами делали?

— Меня… — запнулся он, сглатывая слюну, — …меня пытались вытащить из отсека криостаза.

— И что же вы делали в отсеке криостаза?

— Прятался, — стыдливо признался он. — Вы уж простите, но я, кажется, запаниковал, когда услышал крики, а затем увидел в руках Ильи «кадиевку». Я побежал, куда глаза глядели, и когда немного пришел в себя, то понял, что заперся внутри отсека криостаза.

— Если вы предприняли меры для того, чтобы себя обезопасить, то вы все правильно сделали, — утешил его Эмиль. — Понятия не имею, правда, на что вы рассчитывали, но от человека с «кадиевкой» надо бежать. Кстати, а что такое «кадиевка»?

— Оружие, — пояснил Петре. — Космический пистолет, как вы бы его назвали.

— Теперь будем знать.

— Вы видели Вильму? — спросил Ленар без надежды на хорошие новости. — Она в порядке?

— Я видел ее. Но я не решусь сказать, насколько сильно она в порядке.

— Хватит ходить вокруг да около, Петре! — рявкнул на него Радэк. — Хоть раз в жизни скажите все прямо без лишних ритуалов и этой вашей неуверенности! Да или нет?

— Мне кажется, что Вильма вас всех предала.

Ленар не надеялся на хорошие новости. Он ожидал плохих, и эти новости, не смотря на неуверенный тон мямлящего корреспондента, оказались достаточно плохими, чтобы в кают-компании ненадолго все умерло. Никто не попытался тут же завалить корреспондента вопросами, вздорно фыркнуть или заступиться за честь Вильмы и попытаться убедить его в ошибочности суждений. Никто не решался что-либо сказать, ожидая следующих новостей, способных перебить предыдущие по степени ошарашивания. И Ленар спустил их со своего языка, не в силах больше скрывать, отрицать или делать вид, что их не существует вовсе:

— Я знаю.

Отрицание, гнев, торг, депрессия и смирение были пятью фазами принятия неизбежного, присущими нормальным людям. Ленар упрощал эту череду до двух фаз: нет аппетита и есть аппетит. Аппетит, испорченный критической ситуацией, обозначал, что организм отказывается нагружать желудок, готовясь бежать или драться за свою жизнь. Когда аппетит возвращался, это знаменовало отказ от сопротивления, когда становилось понятно, что бежать просто некуда, а драться слишком опасно. Оставалось лишь чего-то ждать. Новых обстоятельств, возможностей или внешних воздействий, и крайне желательно было их дождаться, не умерев при этом с голоду.

Аппетит к Ленару вернулся как раз к наступлению ужина.

Когда двери в очередной раз открылись, в комнату ворвался резкий запах, возбуждающий аппетит, раздражающий слизистую и отгоняющий мысли о том, что примерно так собаки, запертые в клетках, ждут начала кормежки. Обещания не были обманутыми, и на ужин действительно было космочили кон карне. Не самое простое в приготовлении и не самое изысканное блюдо во вселенной, но оно практически насильно обращало носы к шести мискам, занимающим пластиковый поднос. Обычно космическая еда отличалась от нормальной повышенным содержанием специй, но когда дело касалось космочили, то справедливее было бы сказать, что в нем пониженное содержание всего остального. Еще до того, как Ленар успел окунуть ложку в густую похлебку, он начал ощущать вкус своим лицом. Месиво из овощей, говядины и жидкого огня