— Знаешь, что? — сделал Аксель глубокий вдох, но тут же сдержался от резких выражений. — Да ну тебя с твоей оценочной системой!

— Не обижайся.

— Я не обижаюсь! — почти выкрикнул он и тут же сделал еще один глубокий вдох. — Достала меня просто вся эта ситуация. Хотя, я не уверен, может и не достала. Может, на меня просто все еще действует Будильник.

— Будильник уже давно выветрился.

— Да? — саркастично покривил Аксель лицом. — Спасибо, теперь буду знать, что меня совершенно точно достала вся эта ситуация. Не могу долго на месте сидеть и ждать невесть чего. Особенно когда ко кораблю ходит какой-то вредитель и портит аппаратуру.

— А почему ты решил, что это именно вредитель? — вдруг спросил Густав, и журнал в его руках издал шуршание.

— Верно! — хлопнул Аксель в ладоши. — Может быть это вредительница.

— Нет, — фальшиво усмехнулся Илья. — Быть не может. На этом корабле только две женщины, и я уверен, что ни одной из них и в голову не придет такая чушь.

— Откуда такая уверенность?

— А ты с Ирмой вообще общался? Да она же божий одуванчик!

— …который дал корреспонденту леща на глазах у всех.

— С каждым могло быть. Особенно под Будильником.

— Допустим, что ты прав, и Ирма не могла такого натворить. А Вильма?

— Вильма? — отстраненно посмотрел Илья на потолок и слегка задумался. — Нет, Вильма точно нет.

— Вильма тоже божий одуванчик?

— Нет, просто я, кажется, достаточно хорошо узнал ее и начал понимать ход ее мыслей.

— Поверь моему горькому опыту и не совершай тех же ошибок, — с осуждением покачал Аксель головой. — Влюбиться в женщину и достаточно хорошо узнать ее — это две совершенно разные…

Петре некоторое время продолжал вслушиваться в тишину, недоумевая от затянувшейся паузы, допущенной Акселем прямо посреди фразы. Без звука полумрак в комнате отдыха словно бы стал гуще и осязаемее, а весь корабль немного мертвее. В какой-то момент его сердце дрогнуло за работоспособность служебного оборудования, и он бросил на камеру полный паники взгляд. В тот миг он понял, как сильно он дорожит этой камерой. Без нее все это безумное путешествие теряло для него всяческий смысл. Она была центром вселенной и смыслом его жизни все последние несколько месяцев, и он устыдился того, что все это время относился к ней, как к обычному куску пластика и металла. Он ведь посреди пустого космоса, где сломанную камеру нечем заменить, а то, что на ней записано, заменить было вообще невозможно. Наверное, так и чувствовали себя выжившие, когда узнали о гибели Бьярне.

Петре быстро нашел причину обрыва воспроизведения. Чувство облегчения не успело его посетить в тот краткий миг, когда страх за бесценное оборудование сменился легким возмущением, и из его глотки вылетел взволнованный восклик:

— Зачем?

— Потому что хватит, — вручила ему Ирма пучок вырванных из камеры штекеров. — Это уже чересчур.

Следующие несколько секунд он теребил в руках провода, и этого хватило, чтобы перевести дыхание и немного сдуть вену на виске. Он много слышал о работе с подслушивающими устройствами, но это был его первый практический опыт. Для него это было подобно закидыванию удочки в пруд, и не сложно представить чувство, когда натянувшаяся леска вдруг обрывается, как это только что произошло с его натянутыми нервами. Он не знал, на какой улов рассчитывал, но до последнего верил, что на его наживку клюнет кто-то очень упитанный.

— Это же была лишь малая часть записанного разговора, — немного успокоился он и начал сворачивать провода. — Вы хоть понимаете, что я за всю свою карьеру не мог вытрясти из людей столько открытости и честности, сколько за этот чертов день? Вы хоть понимаете, на какие жертвы я пошел?

— Да, понимаю, вы пожертвовали целой банкой фасоли, — ответила она вполголоса, словно боялась, что их самих кто-то может подслушивать. — Но вы услышали достаточно. Они признались, что не делали этого.

— Нет, — отказывался Петре признавать поражение и так же конспираторски занизил голос. — Они лишь сказали вслух, что не делали этого. Мы можем принимать их слова за истину только в том случае, если они не врут друг другу.

— Если кто-то из них и врет остальным двоим, то ваша камера, — бросила Ирма недобрый взгляд на аппаратуру, — не поможет нам это установить.

— И все же мы должны попробовать. Давайте послушаем их еще немного.

— Нет, — категорично качнула Ирма головой. — Я не могу вам этого позволить. Если хотите, можете продолжать играть в сыщика и, как обычно, сделать все за моей спиной, не спросив ни у кого разрешения, но пока я рядом с вами, я должна вам напомнить, что на космических кораблях так не делается. Мы услышали то, чего совсем не должны были слышать.

— Вас смутило то, что они поставили под сомнение ваше психическое равновесие?

— Нет, — выдала она что-то между правдой и полуправдой и смущенно отвела взгляд. — Мы услышали то, как они обсуждают взаимоотношения Ильи с Вильмой, а это уже очень личное.

— И что из этого? Разве такие взаимоотношения не запрещены на космических кораблях?

— Запрещены, но нас с вами это никак не оправдывает. Вторгаться в личные мысли и чувства без спроса — это вопиющее нарушение кодекса поведения. Я бы сказала, что это даже хуже служебных романов.

Петре, как и все остальные люди, считающие себя профессионалами, до сих пор имел лишь теоретические познания о том, что такое профессиональная этика. Это как стекло, физические свойства которого не до конца понимаешь, пока не решишься его разбить. Ему раньше никогда не приходилось даже задумываться об этом. Он лишь задавал вопросы, а затем слушал те ответы, которые его респонденты считали правильными, и при таком укладе границы личного пространства оставались нетронутыми, где бы они не находились. И теперь, нарушив эти границы, он понял, что Ирма была не права. О границах нельзя забывать ни на секунду, иначе рискуешь зайти так далеко, что уже и не вспомнишь, как они выглядят.

— Вы правы, — ладонь попыталась втереть обратно в кожу тот пожар, который вспыхнул на его лице от нахлынувшего стыда. — Кажется, я тоже умею вести себя недостойно. Ирма, вы не поможете мне?

Это было похоже на вежливую просьбу, но на самом деле это было тихим криком отчаяния.

— Конечно, — обеспокоенно ответила она, услышав крик. — Чем смогу.

— Мне крайней не по себе после последнего пробуждения, — старался он говорить ровным голосом, но его тембр слегка надламывался от злости на собственную беспомощность. — У вас на корабле творится что-то непонятное, и мне некомфортно от мысли, что я на ближайшие несколько месяцев буду заперт на одном судне с потенциальным преступником. Я бы попросил у вас стаканчик вина, но и дружеский совет подойдет.

— Петре, — удивленно взглянула она ему в глаза, и он не стал прятать от нее страх. — Вы что, боитесь за свою жизнь? Не стоит. То, что у нас одна перемычка оказалась не там, где нужно, еще не значит, что