Их голоса наполнились жизнью.
Их работа давно закончилась. Ленар донес это до них недвусмысленно. Он напомнил им, что это его корабль, и его экипаж все еще состоит из пяти человек. Он напомнил им, что они всего лишь пассажиры, и сидеть в комнате отдыха — их прямая обязанность. Он поблагодарил их за помощь со станцией «Магомет», не забыв добавить, что без их помощи переброска станции заняла бы значительно больше времени. Позже он еще раз поблагодарил их за сэкономленное время и за инициативу, которую они проявили, когда их всех поднял на ноги сигнал тревоги. Он их много за что поблагодарил, но выжившие с буксира Пять-Восемь прекрасно понимали, что за всем этим нагромождением формальностей стоит один единственный посыл — они теперь лишь живой груз.
Возможно, они ощущали что-то схожее с тем, что ощущал Петре, только значительно хуже. Когда находишься на сломанном корабле, самая сложная задача — сидеть на месте и ничего не делать. Но они пытались, и Петре, выходя из комнаты отдыха, не мог не отметить, что пытались они с завидным профессионализмом, свойственным для хороших актеров и законченных маргиналов. Аксель с Ильей играли в карты так, словно им действительно интересна эта игра, а Густав лежал на своей полке практически без движения и с переменным успехом делал вид, что читает журнал. Во всем этом была какая-то своя доля правды, но отделить ее от лжи было не проще, чем отделить молоко от сыворотки голыми руками.
Дверь закрылось, и Аксель со стоном облегчения положил перед собой вытянутую из колоды семерку червей.
— Что это был за вздох? — улыбнулся Илья удачно вытянутой карте.
— Если я скажу, обещай не заносить это в бортжурнал. Это немного противоречит правилам.
— Обещаю не заносить это в бортжурнал, — ответил Илья без интереса. — Кстати, эта шутка уже начинает мне казаться смешной.
— Петре, — кивнул Аксель на дверь, вытягивая карту. — Он меня нервирует.
— Просто корреспондент за работой посреди межзвездного пространства. Чем он может нервировать?
— Да он… — резко произнес Аксел и тут же запнулся. — Он как-то странно смотрит на меня. Я не люблю, когда на меня так смотрят. Вот ты на меня хоть раз так смотрел?
— Как?
— Не знаю. Оценивающе, словно инструктор на стажировке. Он меня разве что понюхать и облизать не успел. Мне постоянно кажется, что он следит за мной и записывает в свой блокнот каждое мое действие, чтобы потом занести какую-нибудь гадость в мой послужной список.
— Кажется, у тебя опять паранойя разыгралась.
— Людей без паранойи в космос не пускают.
— С паранойей тоже.
— И кто тогда остается?
— Мы, — выложил Илья карты на стол. — Придурки, которым не сиделось на родной планете. Восемнадцать.
— Двадцать, — победоносно выложил Аксель свои карты и указал на палубу. — Прошу.
Это была самая распространенная практика на межзвездных судах. Играть на деньги было строго запрещено, а играть на интерес было не интересно. Дальнобойщикам не пришлось долго искать достойный предмет игры среди скудного выбора призов, и все дружно сошлись на том, что победителю должно достаться… ничего. А проигравшему полсотни отжиманий. Илья покорно уперся руками в палубу и начал пыхтеть счет себе под нос.
— Не халтурь. Грудью до палубы.
— Не учи. Меня. Отжиматься. — Илья выталкивал из себя слова в такт повторениям. — Ты знаешь. Есть. В этом. Некоторая. Эволю. Ционная. Мораль.
— В чем? В том, что ты часто проигрываешь?
— Нет. В том. Что я. С каждым. Проигрышем. Становлюсь. Сильнее.
— Это не научит тебя играть лучше.
— Зато. Научит. Меня. Надирать. Тебе. Уши. Если. Будешь. Много. Умничать.
— Можешь попробовать, но это не отменяет того факта, что все мы в одинаковой степени круглые неудачники.
— Отставить. Пессимизм. — Илья оттолкнул от себя палубу в последний раз и быстро поднялся на ноги. — Я запрещаю опускать нос. Все ясно?
— Прости, но ты не можешь ничего запрещать или приказывать. Ты потерял нашего товарища и корабль.
— Хватит, — сердито упер Илья руки в бока. — Тот факт, что мы его подвели, совсем не значит, что надо из-за этого раскисать. Давай просто постараемся больше никого не подводить, а уж потом, когда все кончится, можно будет и раскиснуть. Незачем постоянно напоминать мне об этом.
— Значит, теперь я постоянно буду тебе напоминать, что мы находимся на борту судна, которое уже само по себе всех нас подвело. Второе подряд. Кто вот мы после этого?
— Кто?
— Неудачники.
— Так, все, отставить пессимизм, — повторил Илья уже менее уверенным голосом. — Я абсолютно уверен, что этот корабль в порядке. Просто в этом экипаже завелся лунатик, который поднялся из холодильника раньше времени и поковырялся, где не следовало.
— Вот так и запишем в протоколе технического осмотра, — съязвил Аксель. — А если серьезно, то это переходит все рамки вероятностного приличия. Не может быть, чтобы с нами случилось две катастрофы за… Черт, за очень долгое время, если взглянуть на это объективно…
— Вот именно. Помни о холодильниках и релятивистских эффектах, и тогда поймешь, что вероятности все еще в рамках приличия.
— Никаким приличием тут и не пахнет. За что мы ни возьмемся, все идет наперекосяк.
— Меня твой пессимизм уже достал, — прорычал Илья, схватившись за голову. — Эй, молчун, ты с нами?
— Да, — лениво отозвалась спальная полка Густава.
— Ты что там читаешь? Может, поделишься хорошими новостями, которые мы пропустили?
— Регулус объявил о своей независимости, — все так же лениво стекали слова со спальной полки.
— Гм… — задумался Илья. — Это, наверное, хорошо. И долго продлилась независимость?
— Сорок месяцев.
— А вот это уже не очень хорошо. И сколько жертв?
— Три с половиной тысячи.
— Всего три с половиной? — задумчиво почесал Илья подбородок. — Это, наверное, плохо.
— Что плохо? — возмутился Аксель. — Плохо, что погибло не три с половиной миллиона?
— Плохо не само число, а то, что за ним кроется. Целая развитая колония объявила о своей независимости, а спустя всего лишь сорок месяцев и три с половиной тысячи трупов забрала свое заявление обратно. Это можно понимать по-разному, но я всегда думал, что ничто так хорошо не демонстрирует военную мощь, как способность принудить вражескую сторону к капитуляции еще до начала крупномасштабных военных действий. Кажется, за время нашего отсутствия Солнечная система смогла себе построить ежовые рукавицы на несколько калибров побольше.
— Это все полемика. У тебя вообще есть уважение к человеческой жизни?
— Уважение к жизни бывает разным. Знаешь, что определяет цену жизни?
— Сейчас угадаю…
— Смерть.
— Не угадал, — вздохнул Аксель.
— Смерть подводит все итоги и определяет истинную ценность прожитой тобой жизни.
— По твоей логике выходит, что чем больше в своей жизни успел сделать человек, тем сильнее ценится его жизнь.
— Вот именно.
— Тогда почему смерть молодых мы оплакиваем сильнее, чем смерть стариков?
— Потому что нет смысла оплакивать заслуги, они ведь
