– Естественно, – вздохнула она. – Ну и пусть ему. Запивка останется для водки.

Ламберт криво ухмыльнулся.

– Ты планируешь нынче выпить и мою водку, Меригольд?

Трисс вернула ему кривую ухмылку.

– Если придет охота, то планирую выпить еще и докупленную. Ты имеешь что-то против? – спросила вежливо.

– Отчего же? С пониманием, – ответил ведьмак, куртуазно склонив голову. – Хорошо бы только нам протрезветь в следующие три дня, – сказал, после чего изобразил задумчивость и добавил: – Разве что ты полагаешь, что мантикора подохнет от самих алкогольных испарений?

– С ее стороны было бы весьма мило.

– Не стану возражать, – согласился Ламберт, после чего подал Трисс кубок. – За что выпьем?

– За мир во всем мире? – предложила она шутливо. Это был самый модный тост среди магов в последнее время.

Ведьмак фыркнул.

– Может, сперва за эти стены, чтобы они не обрушились? – сказал, мотнув головой на деревянную балку над их головами. – Я могу поклясться, что вчера та трещина была на несколько сантиметров короче.

– Звучит разумно, – сказала Трисс, после чего, не дожидаясь Ламберта, опрокинула в себя кубок.

Айвовка и правда была пристойная и приятно ожгла горло. Ведьмак покачал головой и выпил свой кубок.

– И правда неплохая! – признал, глядя на поблескивающее влагой дно посудины. – Еще по одной для разогрева?

– Наливай.

Ламберт оказался удивительно хорошим компаньоном для пьянки. Алкоголь делал его симпатичней и разговорчивей. Все еще бросал кислые замечания направо и налево, но – может из-за айвовки, а может и не из-за нее – они казались Трисс более приязненными.

– А как там твоя обожательница? – спросила Трисс, несколько зло улыбаясь.

Ведьмак скривился и грозно поглядел на нее.

– Она меня, скажем честно, немного пугает, – начал, почесывая голову. – Вчера влезла ко мне в комнату. Оказалось, что она – поклонница Геральта и насобирала кучу оставшихся после него вещей: кружки, из которых он пил, порванная повязка, которую он где-то бросил, и еще множество куда более беспокоящих меня вещей. Но поскольку Геральта «уже нет в сей юдоли слез» – ее слова, не мои! – подчеркнул он, воздев палец при виде веселящейся чародейки, – она заинтересовалась также и другими ведьмаками. Сказала, что приехала с другого конца Темерии только затем, чтобы увидеть меня, представляешь? – спросил с недоверием.

– Быть не может, – быстро ответила Трисс, надеясь, что румянец не выдал ее, после чего нервно поправила рукава.

– Начала мне рассказывать обо всех книгах, где упоминается о ведьмаках, выпытывать разные странные подробности, купно с урологическими, например. Потом начала говорить о сексуальном потенциале ведьмаков: дескать, гуляют истории, что у Геральта прибор был побольше, чем у обычного человека, и вот ей интересно, так ли оно у каждого ведьмака!

Трисс хихикнула.

– И что ты сделал?

– Ты шутишь? Выставил ее за дверь! Она напугала меня до ужаса, – сказал Ламберт, словно это была совершенно очевидная вещь на свете.

Трисс вздернула брови с видом величайшего удивления и всматривалась в ведьмака некоторое время, ожидая, пока до него дойдет то, что он только что сказал. Наконец Ламберт схватился за голову и мерзко выругался.

– Я отказал привлекательной женщине только потому, что она была рехнутая! Вот и окончательное доказательство, что я сошел с ума. И это не смешно, Меригольд.

Трисс тряслась от смеха. Выражение лица Ламберта было бесценным!

– Староват я для такого, – буркнул ведьмак, глядя на хихикающую чародейку. – Чтоб ему! – добавил. Трисс перестала смеяться и ждала пояснения его вскрика. – Я теперь и говорю как Геральт!

– Для этого Геральт как раз никогда не чувствовал себя старым, – проворчала она, глядя в потолок.

Под конец второй фляжки они перешли от совершенно несерьезных тем к темам серьезным. Трисс наконец спросила про Весемира и Эскеля, а Ламберт коротко пересказал события последних лет и даже добавил несколько слов о Койоне. О том, как тот умер. Эскель, будучи в окрестностях Бренны, расспросил о нем и выяснил несколько интересных подробностей. Ему даже удалось раздобыть серебряный меч Койона, который ведьмак после повесил в главном зале Каэр Морхена. Увы, тела он так и не нашел.

Оно было одним из многих в братской могиле.

Наконец Трисс набралась отваги и задала вопрос, который всегда ее беспокоил.

– А как у вас с эмоциями? Геральт часто повторял, что те, кто проводил его мутацию, запортачили работу. Что не лишили его эмоций. Но, с другой стороны… Может, я не знала вас так хорошо, как Геральта, но не сказала бы, что у вас совершенно нет эмоций… и… Да… – закончила она невнятно и выжидающе глянула на ведьмака, нервно накручивая локон на палец.

Ламберт некоторое время смотрел на нее без выражения – видимо, прикидывая, не слишком ли смел этот вопрос, но потом вздохнул и начал неохотно:

– Геральт порой был не совсем правдив и… хм…

Прищурился, словно прикидывая, как это сказать.

– Слегка преувеличивал? – пришла на помощь Трисс с бледной улыбкой.

– Скорее, вел себя как обиженная на весь мир принцесса, но, полагаю, эвфемизм короче я не придумаю.

Трисс улыбнулась чуть шире, а Ламберт продолжил:

– В любом случае ведьмаки не лишены эмоций. Речь, скорее, о том, что мутация позволяет нам их контролировать, всегда спокойно принимать решение, – Ламберт почесал голову, подбирая слова. – Естественно, это не означает, что мы не принимаем решения под воздействием эмоций. Это просто один из факторов, который мы, если необходимо, можем проигнорировать. Из-за этого мы не впадаем в панику и не убегаем в ужасе, когда боимся, игнорируем провокаторов, не начинаем безудержно хохотать… Умеем контролировать большую часть своих реакций. Именно потому мы можем сохранять бесстрастные лица долгое время. Наверное. Потому что сложно сказать, что безусловный рефлекс, а что – приобретенный.

Ламберт на миг задумался, а когда снова глянул на Трисс, та, казалось, что-то прикидывает.

– Я догадываюсь, что ты никогда не расспрашивала об этом Геральта.

Было так много вещей, о которых Трисс не расспрашивала Геральта и которые постоянно ее мучили в меньшей или большей степени – так много, что она могла бы написать об этом толстенный том.

– Так оно как-то сложилось.

Ламберт взглянул на нее, а глаза его были лишены всякого выражения – воистину по-ведьмачьи, а потому сложно было сказать, что было у него в голове.

– Так или иначе, – продолжил он через какое-то время, – мне сложно говорить за Геральта: что и как сильно он чувствовал, – а как догадываешься, в Каэр Морхене мы чаще всего не устраивали мужских вечеринок с откровенными разговорами. Может, он говорил так, поскольку ожидал, что эмоции окажутся подавленными в большей степени. Может, думал, что у него совершенно пропадет желание поддаваться определенным чувствам. А может, ему и правда случалось совершенно терять голову, хотя сам я такому ни разу не был свидетелем. А