Картинка постепенно менялась. Голый пол заполнялся какими то расплывчатыми формами, которые постепенно приобретали более-менее резкие очертания, пока и не стали вполне узнаваемыми.
Вот около самого его лица остановилось два черных мужских туфля затеявших разговор с парой женских белых шлепанец на высоком каблуке, а вот просто завалился на бок, да так и остался валяться одинокий заношенный кроссовок с обтрепанными шнурками и сбитым носом. Следующей проявившейся картинкой была упавшая на пол золотая сережка с маленьким зелененьким изумрудиком. Упала и зазвенела…Не успела улечься, как тут же была с треском раздавлена и разломана каким то рифленым каблуком солдатского ботинка с остатками засохшей грязи на подошве. Затем появились носилки и на них положили какую то женщину…
— Эта еще дышит, — голос принадлежит хозяину светлых мокасин, — давай её наверх, может еще выживет. Осторожней, позвоночник может быть сломан. Давай, бери следующего…Так, как же тебя так угораздило? Ничего, ничего…до свадьбы заживет. С этим все в порядке, в сторону его. Наверх только самых тяжелых… Нет, этого не надо… Ты что слепой, он же мертвый…
Носилки, кроссовки, шлепанцы…изуродованные болью лица, еще теплые и уже холодные, смерть вперемешку с жизнью, скрюченные пальцы окостеневших кистей рук, блестящее золото разломанной оправки для камушка…
Лорман вытянул руку и осторожно накрыл сломанную сережку. Кто-то наступил ему на кисть, но он этого даже не почувствовал. Сережка в кулаке и он начинает подниматься. Вокруг твориться что-то невообразимое. Люди, люди, люди… Очень много людей было в белых халатах, еще больше — лежащих на полу, были и дети. Заработал эскалатор и первые «счастливчики» с опаской стали подниматься вверх. Лорман тоже двинулся в ту сторону, осторожно обходя лежащих и стонущих. Движущаяся дорожка убегает вперед, на глазах превращаясь в чудесную лесенку, еще шаг и… Лорман пропустил пару с носилками и последовал за ними… Они поехали, а он остался стоять на месте. Дорожка убегала из-под ног, а он продолжал оставаться все там же, где и ступил на неё. Сбитый с толку парень смотрел на удаляющихся санитаров и никак не мог понять, что же здесь такое, собственно, происходит. Они едут, а он стоит. Потом он увидел другие спины, поднимающиеся вверх, вслед за этими двумя, затем еще, еще…Лорман обернулся. Эскалатор работал, люди подходили к нему и поднимались, подходили и поднимались…
Весь фокус был в том, что Лорман их видел, они его — нет. Люди подходили к эскалатору и поднимались наверх, проходили сквозь него, словно его здесь и не было, ступали на бегущую лесенку и устремлялись вверх… к солнцу, к небу, к жизни… Ко всему тому, что Лорман совсем недавно оставил, спустившись сюда и к чему так теперь стремился вернуться, и куда по чьей то злой воле никак не мог попасть…
«Я их вижу и слышу, — Лорман развернулся и медленно побрел назад по перрону, — они меня нет. Я иду и наступаю им на головы, а они даже не реагируют. Вот маленький мальчик с голубыми глазками и розовыми щечками схватился ручонками за уже посиневшую маму. Я наступаю ему на голову, а ему хоть бы хны, нога проходит сквозь череп, ни какой реакции, кроха продолжает теребить ладошку трупа. Кто из них больше сумасшедший, сбрендивший мальчик или притащившая его сюда мертвая мама? А может я? — Лорман разжал ладонь и стал рассматривать только что подобранную на полу сережку. — Настоящая, — удивился он, — надо же? Кто еще больше сбрендил? Метро настоящее, я настоящий, они — нет. Они не настоящие, потому, что их нет. Голограмма в натуре… Всего лишь мои бредовые фантазии на вольную тему. Все — плод моего возбужденного воображения, все, все, все… А может быть… — он даже похолодел от такой догадки, — это я? Я их вижу, они меня нет, — парень остановился и ощупал себя руками. — Нет, все нормально, — но странная мысль, пришедшая в голову, уже не уходила. Невероятная мысль, что это он призрак, а не они, похоже, решила там обосноваться надолго. В это, конечно, не верилось, но и избавиться от этого наваждения было уже невозможно. — Это я невидимый, — усмехнулся Лорман. — Это я прозрачный! И это мои родители работали, оказывается, на стеклозаводе. Шиза косит наши ряды! Мои дети тоже будут прозрачными, вот повезет кому-то! Я человек-невидимка и эти тени проходят сквозь меня. В это трудно поверить, парень, но это так…кажется. Когда-то это случается со всеми, а с тобой это случилось сейчас. Ты труп, Лорман, и это чертово подземелье, теперь твой дом родной! Вот так-то парень… Самое интересное во всей этой истории, непонятно когда ты только успел это сделать, перейти в это свое новое аморфное состояние? Тонкий мир! — Лорман глупо хихикнул. — Здесь краски еще насыщенней и живее, чем в физическом. Здесь все значительнее и краше… — вспомнил он когда-то и где-то прочитанное, закрыл лицо руками, присел на корточки и закачался из стороны в сторону. — Боже мой, какая чушь…»
Ноги затекли, но подниматься, все равно не хотелось. Играющие язычки костра отражались в зрачках и согревали тело. Костер успокаивал, но не настолько, что бы от всего ради него отказываться. Здесь, конечно, было здорово, но…
Лика вздохнула и стала потихоньку расти кверху. Занемевшие коленки медленно, но все же разгибались, приводя все непослушное тело в вертикальное положение. Глубокий вдох, спина по кошачьи выгнулась дугой, а руки разлетелись в разные стороны. Пара упражнений и мышцам постепенно стала
