— Да проснись же ты, наконец, — трясла она его за плечи. — Проснись, я тебе говорю, — Лика ревела и трясла его все сильнее и сильнее, пытаясь изо всех сил привести этот мешок с костями в чувства. И её труды не пропали даром. Лорман, наконец, проснулся, с трудом разлепил глаза и тут же зажмурился от бившего прямо в них луча света.
— Убери, — попросил он, прикрывая глаза ладонью и отворачивая голову.
Лучик скользнул чуть в сторону и отразился от окна и пошел гулять по вагону, от одного заляпанного окна к другому. Свет больше его не слепил, но и зрение не спешило возвращаться. Пришлось некоторое время снова привыкать к темноте.
— Сколько раз тебе говорил, что бы в лицо не светила, слепишь же…
— А ты не спи!
И что можно было ответить на это? Если только в морду… Парень вздохнул, ясно понимая, что его подругу не спасет даже и это…
Выхода в свет не получилось… В это он въехал сразу как только проснулся от резанувшего по зрачкам лучика. Почти явная быль оказалась сказкой с хреновым концом, пшиком на ровном месте, сном в метрополитеновском вагоне… Еще секунду назад он видел голубое небо через грязное стекло дверей, и вот на тебе… Осталась только эта зареванная дура, да этот раздолбанный вагон! Ни неба тебе, ни людей, (её он не считал) ни шмыгающего носом потомственного эскалаторщика, преспокойно дрыхнущего на своем рабочем посту.
Лорман потянулся и стал нехотя принимать сидячее положение. Кошмар продолжался, и возвращаться сюда, в это сумасшествие из той, такой привычной, но почему-то ставшей такой недоступной и далекой жизни ему совсем не хотелось. «Ну, хоть бы еще дала часик поспать, — Лорман невесело вздохнул, — то валялся бы себе здесь и валялся, взашей ведь ни кто не гонит, хотя… — он скривил рот и с сожалением, медленно-медленно поднял глаза на стоящую перед ним мучительницу. — С этой поваляешься, как же… глаза мои б на неё не смотрели…»
— Чего уставилась? — раздраженно буркнул он, — Присаживайся, — и он демонстративно подвинулся на пустой скамейке.
Лика переложила фонарик в другую руку и тихонько, все еще продолжая вытирать слезы, примостилась рядом с ним на сидение.
— Чего разревелась то? — Лорман покосился в её сторону.
— Я проснулась, а здесь такое! — и она безнадежно развела руки в стороны. — Такое…
— А ты хотела, что бы тебя этот раздолбанный, чудом, уцелевший и сохранившийся остаток вагона вывез прямо к маме?
— Мы с тобой, взявшись за руки, — Лика пропустила мимо ушей его последнее предложение, — поднимались на эскалаторе вверх…
— А перед этим ехали в пустом вагоне и… — продолжил он за неё.
— Ели гамбургеры! — закончила она.
— Точно!
Лика в недоумении взяла его за обе руки и повернула к себе.
— Мы что, видели с тобой один и тот же сон?!
— Все люди видят один и тот же сон, что здесь удивительного? — мысль была умная и Лорман, соответственно, постарался придать и лицу такое же выражение.
— Как это? — девчонка, явно, его не понимала.
— Очень просто, — ответил, позевывая, отличник. — В сон человек въезжает через райские ворота, затем карабкается куда то по лестнице, добирается постепенно до адских ворот, проходит сквозь них и просыпается… просветленный и отдохнувший. Это у нормальных… В конце сна волосы должны стоять дыбом, тогда у тебя с головой все в порядке. Ты вырываешься из ада и сразу же попадаешь в нормальную жизнь: мама на кухне варит кофе, за окном поют птички, в общем… — Лорман сморщился и замолчал. Нарисованная картинка была так реальна, что лучше бы её и не было. — Так, — продолжил он после паузы, — этого лучше не вспоминать, кофе все равно нет… А вот у психов все получается с точностью до наоборот, они въезжают в сон через адские ворота, а выезжают из него через райские, поэтому им и кажется здесь все в искаженном свете…Другими словами, им реальная действительность представляется сплошным кошмаром!
— Почему, они же через райские…
— Представь, едешь ты вся такая распринцешанная и на белом коне, а вокруг… — парень закатил глаза, — А вокруг еще лучше, чем в Париже. И тут перед тобой вырастают такие прямо сказочные ворота, все из золота и серебра, а сверху еще и два ангелка прилеплены. Ворота открываются, и ты видишь, что там тебе открывается такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать, красотища, короче… Конь копытами цок-цок-цок, въезжаешь ты в ворота, а там…
Лорман прервался, тяжело вздохнул и еще тяжелее — выдохнул.
— Ну?
— А за воротами, золушка, тебя встречает серая действительность, тыква, мыши и стерва мачеха с дураком папашей… Вот после таких потрясений люди и подсаживаются на коней, что бы скакать куда попало и зачем попало, лишь бы только подальше от…
— Это радует.
— Что?
— Что мы с тобой стали психами, вот что! Наша перекосившаяся действительность очень даже подходит под твое описание. — Лика стала рисовать лучом узоры на окнах. — А мы с тобой просто два придурка, перепутавшие день с ночью. На самом то деле вокруг все не так, как мы с тобой видим. На самом деле мы сейчас едем в метро и скоро нам выходить. Вот поезд остановился, двери открылись, и толпа, окружающая нас, повалила на выход. Все вышли, а мы, два придурка, остались… Твои адские ворота для нас остались почему-то закрытыми! А может… — Лика повернулась и заглянула ему в глаза. — Может…мы просто еще спим и никак не можем проснуться?
— Хотелось бы, — Лорман положил ей руку на плечо и привлек к себе. — Но к сожалению…
— Жаль, — девчонка сморщила губки. — Лучше бы мы спали…
— Конечно, но мы проснулись и в те райские ворота не въехали?
— Ты имеешь в виду те грязные метрополитеновские двери, за которыми так ярко светило солнце?
— Да, те самые…
— А если бы въехали?
— Вот тогда бы мы и проснулись уже психами…
— Знаешь? — Лика шмыгнула носом.
— Что?
— Лучше быть психом там, чем нормальным здесь!
— А чем тебе здесь не нравиться? — Лорман улыбнулся. — Представь себя хозяйкой медной горы…
— А ты будешь Данилой-мастером?
— Что-то вроде… Все подземелье в твоем распоряжении и ты единственная здесь властительница…
— Ошибаешься…
— В чем это?
— Мне кажется, — прошептала она, что мы здесь не одни…
— С чего это?
— С того, что за нами кто-то все время наблюдает.
— Перекрестись и все пройдет.
— Крестилась уже…не проходит. Этот «кто-то» просто с нами забавляется, играет с нами в кошки-мышки, а как только ему это дело надоест,
