Только мама выключала свет и сразу же начинали выползать… Особенно был страшен медведь, такой весь большой и черный, тихо сидящий в углу и не сводящий с него глаз… Большой и черный, и тихо сидящий, но от этого еще более страшный… От страха мальчик зарывался в подушку носом и начинал плакать. Потом приходила мама, включала свет и медведь куда то пропадал, скорее всего, куда-то прятался, но сколько мальчик потом его не искал, ни разу так и не нашел.
Приходила мама, включала свет и… «Сегодня мама не придет, — Лорман стал осторожно ощупывать руками окружающее его пространство. — Сегодня мальчик будет спать без света…» Свободного места было много и даже очень, с гробом нечего и сравнивать, здесь даже можно было сидеть, правда, сгорбившись. «Склепик в миниатюре, — мрачно усмехнулся он. — Покойнику бы понравилось, мне… не очень. Будем думать, что Винни-Пух решил здесь больше не задерживаться, тем более, что кролик все равно не приходит. А все-таки я его достал, этого кролика, — прохрипел он и закашлялся, подавившись висячей в воздухе пылью. — Смотри мне, какой прием здесь устроил, столько в интерьер бабок вбухал, а сам не показывается, скромняга…Эй, мудак, — позвал его Лорман, — ты где варенье спрятал? Так в приличном обществе гостей не встречают… Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро! То здесь сто грамм, то там сто грамм, на то оно и утро… Слышишь меня?»
Кролик не слышал. За все издевательства, перенесенные им от этого наглого медвежонка в той, мультипликационной, жизни, он, похоже, решил отыграться в этой… Этот скромняга даже свет бедному медвежонку выключил, что бы только все было по справедливости, по честному…
— Ну и черт с тобой, пошел ты… — выругался он, обращаясь в темноте к своему невидимому оппоненту. Хорошо, что был один, и никто, кроме его самого, его и не слышал, а стены… Стены здесь и так обвалились, так что, все что ни делалось в этом мире, все делалось к лучшему… Как оказывается, блин.
Три часа работы, четыре… Содранные пальцы, сломанные ногти, пока еще приличный осколок бетона подвернулся, приспособленный им под лопату. Работа сразу же стала продвигаться значительно быстрее. За последний час он прорыл нору такую же, как за первые три. Появилась новая проблема, куда девать мусор? Склепик уже был заполнен, оставалось только сыпать дальше, заваливая за собой прорытое, и фильтровать пыль через легкие. Говорят, что если очень долго сидеть в темноте без света, то, в конце концов, можно и прозреть. Нашему шахтеру в этом смысле не повезло. Сколько он в темноту не всматривался, так ни хрена ничего и не увидел… А потом еще и легкие фильтровать стали отказываться и мысли дурные стали в голову лезть, что он роет не вверх, а вниз и что… сколько не рой, до Америки, все равно не дороешь. А потом он вдруг понял, что у него и силы уже кончились, и надежда вся куда- то улетучилась, и что, вообще, лучше бы его придавило сразу…
Парень сел и устало откинул голову на стенку. Начиналось самое страшное… Что человек чувствует, когда, наконец, понимает, что обречен? Ни тогда, когда еще есть хоть какая-то надежда, а когда уже все, то есть когда он еще, можно сказать, жив, а по сути, уже давно мертв… Одни по обшивке стучат, рыб пугая, другие письма пишут, третьи… Лорман грыз ногти и…плакал. Слезы вдруг как-то сами собой заполнили глаза и покатились по щечкам, самые обычные слезы самого обычного, только загнанного в угол человека.
День 4, эпизод 2
Эпизод II
Свет яркой лампы больно ударил в глаза, Коршун зажмурился. Затем, резкий удар в челюсть и снова знакомый голос полковника. Тот что-то спрашивал, но Коршун никак не мог понять, что? Отдельные обрывки фраз в промежутках между ударами… Смысловая нагрузка вперемешку с… Боли уже не было, как и в голове мыслей.
Рита успела выключить свет. Это их и спасло. Первого, ворвавшегося в комнату, Коршун одним ударом уложил на месте, второго — тоже, а вот третий и четвертый… Им просто повезло, что он не успел воспользоваться оружием. Все случилось очень быстро, но этого хватило, что бы женщины успели скрыться на балконе. А там, пока ворвавшиеся разбирались с коршуном, по пожарной лестнице спустились на этаж ниже и, ошарашив престарелых хозяев своим появлением, выбрались на лестничную клетку и не дожидаясь лифта сломя голову бросились бежать вниз на улицу. Беглянкам повезло, путь был свободен! Дальше — только пустота подворотен и мяуканье потревоженных котов и еще — только теряющиеся в закоулках, затухающие в сознании незаметные следы безумия…
Бить перестали, но вместо этого придумали что-то поинтереснее. Коршуна пересадили в железное кресло с мягкими подлокотниками, пристегнули руки и ноги кожаными ремнями и включили ток. Разряд — вопрос, снова разряд, и снова — вопрос… Вопросы — ответы, точнее, вопросы…без ответов.
— Не знаю…не знаю…не зна…
Снова лампа в глаза, но уже без вопросов. Белый потолок, яркая лампа, залитая светом белая, с решеткой камера… Искаженное яростью лицо полковника, но это уже не здесь, это еще там… Лампа в лицо, вопрос, удар… Раскрошенные зубы, припухшие глаза, разбитые губы… Теплая кровь во рту, застывшая…на лице, в голове — только шум прибоя. «Скорее бы убили, что ли… Королева, ты почему меня бросила? Я беру свои слова обратно, я был не прав. Забери меня, мне здесь уже больше не нравиться… Ты на меня злишься из-за того осколка пуговицы? Так я его выбросил… Но у тебя же есть еще мой плюшевый… Что? Хочешь, что бы я все вспомнил и признался, а в чем? Что это я утопил графиню? Господи, ты тоже решила на меня своих собак повесить, как будто мне полковника с его женой и несчастной в кинотеатре мало? Я не Орлов, я Коршун, понимаешь? Милочка, ты что-то там напутала в своей вечности, сейчас какой год на дворе, где ты видишь здесь поручика? Я капитан, графиня… Не смотри на меня так, не смотри…»
Чистый, как слеза лед. Собственные носки ботфортов на нем и умоляющие глаза утопающей под ними, прилипшие ко льду, только с той стороны ладошки. Не смотри… «Надо же, как давно все это было, я даже забыл твое лицо…»
И снова разряд, и снова режущий свет в глаза и еще…хрип полковника:
— Ты подтверждаешь, что имела место авария?
— Да.
— Кто убил Смирнову Еле…
— Я, после того, как она позвонила вам
