Я не знала, как долго ее вот так держала, но, когда пришла в себя, Анджали отступила к комоду, прикрывая запястья. Сквозь ее пальцы проглядывали красные пятна.
– Да что с тобой? – спросила она.
– Я не знаю. Прости. – Мне правда было жаль, но глубоко внутри меня спрятался комок энергии, который негодовал. Горел. Если это тот же самый приступ, что случился со мной в кабинете мисс Баллантайн, то я не знала, что с собой делать. Но я не могла ей рассказать. – Ты в порядке? Я прошу прощения.
– Дверь даже не открыть, – сказала она. – Перед ней стоит кровать.
– Знаю.
Она отошла от комода, стараясь избегать моих прикосновений. Последнее, что она мне сказала перед выходом из комнаты:
– Надеюсь, тебе здесь понравится.
Я услышала слабый гул.
Теперь я осталась одна. Заверила себя, что не важно, если соседи меня возненавидят – в этом нет ничего нового. Заверила себя, что не важно, если они все начнут говорить обо мне еще до начала вечеринки. Эта комната моя, и мне надо распаковать вещи и успокоиться. Важно лишь, что я здесь, в этом доме, и могу быть тем, кем совсем не являюсь в своем сердце. Здесь я могла вырастить новое сердце. Могла превратиться в совершенно другого человека.
Я открыла чемодан, чтобы проверить, что собрала мне мама. Внутри лежали туго свернутые футболки, джинсы, носки и пижамы – таким образом она раскладывала одежду в ящиках своего комода. В мешочках лежали туалетные принадлежности. Прописанные мне лекарства. Витамины. Зубная щетка. Зарядка для телефона.
Она предусмотрела все… кроме чего-то торжественного, что я могла бы надеть в качестве коктейльного платья, ведь она вряд ли думала, что оно мне понадобится.
Только я собралась закрыть чемодан, как увидела записку. Она обернула ею мою расческу и написала маленькими круглыми буквами, очень похожим на мой почерком. И мне сразу захотелось его сменить.
Бин, это временно. Пусть девочки немного успокоятся. Это их дом, и ты знаешь, я всегда буду это уважать. Я не выбираю их вместо тебя. Я даю тебе…
Дальше я не стала читать.
В изголовье кровати было окно. Я распахнула его как можно шире. Сразу за подоконником начиналась пожарная лестница, черная железная клетка, подарившая мне небольшой балкон. Внизу городские улицы, заполненные миллионами незнакомцев, которых я пока не разочаровала. Я высунула голову в окно и вдохнула воздух.
Вытянула руку – я не любила высоту и не хотела рисковать остальной частью себя – и раскрыла ладонь, отпустив записку от мамы.
Прошла минута, и реальность дала о себе знать в тишине летнего дня. Мама не знала, где я. Такое произошло между нами впервые – неизведанная территория. Если бы кто и понял мое желание находиться в этом городе, вскрыть тротуар, чтобы пустить здесь корни, то это она.
Вот только она больше не была той девушкой, что болтала ногами на этой пожарной лестнице. И не была той женщиной, что хватала все принадлежащее ей и останавливала машины с незнакомцами, чтобы спасти себя и дочь. Она не была храброй и не пыталась быть кем-то. Это даже хуже, чем то, что она обратилась в другую веру и сгибалась на скамье, притворяясь, что молится. В последнее время я едва ее узнавала, а раньше мы с ней были одинаковыми.
Разве она не помнила, как убегала? Не помнила все, что рассказывала мне до Блу-Маунтин-роуд, до сестер, до молитвы, до Рождества, до устройства в том доме, до того, как сдалась? Тогда окно, в которое нам пришлось сбежать, было очень маленьким и закрылось накрепко. Но не для меня. Я сделала это. Я добралась до Нью-Йорка.
И я клятвенно пообещала себе:
Я, как и Лейси, найду способ здесь остаться.
Волки
Я, наверное, целый час пролежала на кровати, подумывая написать маме сообщение, но так и не решилась на это. Даже не потянулась за телефоном, чтобы проверить, не пыталась ли она со мной связаться. Голова пульсировала от слабой боли, оставшейся после вчерашнего, хотя я не помнила, кроссовкой по ней ударили или чем-то другим. Возможно, пивной бутылкой. Зеленое стекло. Я нажала на место ушиба и попыталась помассировать, но не помогло. Закрыла глаза и не стала их открывать. Я лежала на боку по диагонали кровати, чтобы чувствовать легкий ветерок из окна. Он приглаживал мои волосы, словно рука. Так раньше делала мама, когда я была маленькой. Фоном пятью этажами ниже завыла сирена, загудели машины, закричал какой-то ненормальный – возможно, не на кого-то конкретно, а просто так. Городской шум, совершенно чуждый моим ушам, – но именно таким я всегда его себе и представляла.
Лежа здесь, на кровати, и прислушиваясь к тому, что происходило снаружи и в общей комнате, когда мои новые соседки разошлись по своим номерам и начали готовиться к вечеринке, я почувствовала какой-то запах. Сначала еле заметный, вызвавший щекотание в горле. А потом накатила волна, он стал сильнее. Отчетливо сладкий приторный аромат.
Это не сигаретный дымок. Я втянула его и успокоилась. Определенно травка. Я начала принюхиваться, думая, где может быть его источник. Казалось, он поднимался с пола, проникал из нижней комнаты в трещины между половицами.
Я прижалась к полу, совершенно не возражая против запаха, вообще не возражая. Услышала, как кто-то напевает. Девушка. Я прижалась ухом к полу, а второе закрыла, чтобы разобрать мелодию.
В правилах ясно было написано, что курить запрещено. А за курение травки девушку уж точно выгонят – если кто-нибудь донесет.
Я прижималась ухом к полу, и запах дразнил мои ноздри. Я чихнула. Прямо в половицы.
Она замолчала.
Я лежала неподвижно, чувствуя под собой движение, какой-то шелест, царапающий звук, а потом наступила тишина. Казалось, кто-то прижался ухом к тому же самому месту, где находилось мое, – но снизу, к потолку. Разве кто-то мог забраться к нему? Поставить для этого стол на комод? Я понятия не имела, однако ощущала эту близость. Сквозь половицы к моему лицу проникло тепло, и стало так жарко, что я убрала щеку.
Кем бы ни была моя соседка, она нарушала правила. Делала, что хотела, и только то, что хотела, и мне стало интересно, каково это – жить такой жизнью, так ли это превосходно.
И тут я услышала это.
Нечто похожее на стук костяшек по дереву, и исходил он от небольшой белой двери за кроватью.
Я подползла к ней и прижалась ухом. Уверена, что слышала три быстрых стука по дереву с той стороны, но теперь воцарилась тишина.
Я подалась вперед
