— Моя! — бросил он не останавливаясь.— Готовим оборону.

— Не узнали? Помните атаку на Трытыны?— сказал стоявший рядом Фролов.— Это мой приблудный полк. Я умолил Болховитинова оставить его при мне. Вот и воюем вместе. Ну и парень! — он с восхищением посмотрел вслед убежавшему.— Чистый огонь! Подружимся с ним.

На южном участке нашей обороны немцы после упорных, следовавших одна за другой атак овладели селом Птыча и, главное, захватили мост через Икву. Однако дальше окраин села, несмотря на все свои попытки, гитлеровцы не смогли продвинуться.

Попель вернулся на командный пункт, очень довольный обороной, организованной на высотах севернее Птычи. Там — центр противотанкового узла, которым командует начальник нашей артиллерии старик-полковник, и пехота мехполка, усиленная бойцами, собранными из разных подразделений. За высотами танки.

— Настоящая позиционная оборона и очень живучая,— сказал Попель Васильеву.

Сегодня я сам имел возможность убедиться в этом. Васильев, решив съездить на южный участок, взял мою машину, и я поехал с ним.

Перед высотами у Птычи, в кювете у шоссе, стояли трофейные пушки, прикрытые листвой свежих веток. Тут же пехотинцы углубляли окопы, уже соединенные узкой ломаной траншеей. Среди бойцов я увидел дядьку Мусия, с которым ездил на разведку в Буды. Он на кого-то покрикивал, требуя, чтобы окопы были полного профиля. Дядько уже так освоился у нас, что начинает командовать. Он твердо убежден, что кто не был на «германской», тот и войны не видел.

— Показую, як робыть,— сказал он мне, когда я, поздоровавшись с ним, спросил, что он тут делает.

Было два часа дня. Немцы не стреляли.

— Миттагэссен делают,— объясняет нам старшина Ворон,— тот самый, которого я крыл «вдоль и поперек», выманивая из пшеницы.

— Откуда вы знаете? — спросил его Васильев.

— Из диспозицион,— ответил он.

Полковник заинтересовался:

— Из какой такой диспозицион?

— Профессор, профессор! — крикнул Ворон.— С немецкой бухгалтерией — ко мне.

Через минуту перед нами предстал измазанный землею худощавый белобрысый паренек в очках с одним треснувшим стеклышком, с книгой под мышкой.

Старшина Ворон взял у него толстый журнал в сером переплете.

— Вот она, диспозицион, как у них тут записано. Пожалуйста,— он раскрыл журнал на загнутом листке и ткнул в него пальцем,— 14.00 — миттагэссен — обед значит. Третий день проверяю на практике — и точно... До всего надо дойти, на все нужна диалектика, товарищ полковник.

— Правильно, товарищ старшина, согласен с вашей диалектикой,— засмеялся Васильев и, взяв журнал, прочел на обложке: — «Рава Русская, 23. 6. 41. Диспозиция второго батальона четырнадцатой танковой дивизии».

— Вот где наука! — изумился Ворон.— Только больно нудная. Каждому ефрейтору известно, где стать, сколько раз выстрелить и куда идти дальше.

— Кто переводил вам? — спросил Васильев.

— А вот моя ученая сила,— Ворон показал на белобрысого паренька,— чистый профессор.

— Так точно, товарищ полковник, переводил я,— звонко отрапортовал тот.

— Кончатся бои, товарищ старшина, направьте его ко мне,— приказывает Васильев.— Кстати, где вы взяли эту диспозицию?

— Утром двадцать седьмого за селом, в первой колонне подбитых машин. Бойцов кормить надо, а кухни нет, вот я и приказал осмотреть все машины, нет ли продуктов. Оказались сухие пряники и рыбные консервы. На банках стоит «Голландия», а внутри маленькие рыбки, вроде наших пескарей, только в лампадочном масле. Мучаемся с ними, а профессор ничего — по шесть банок в день ест. В одной машине лежал убитый офицер. У него в портфеле журнал и оказался, а в машине — бутылки с виноградными рисунками и подпись «Мимо». Проверял — соответствует своему назначению. Пьешь — в нос шибает, а в голову никак — значит мимо. Какой-то ихний квас...

Прошу Ворона показать одну бутылку этого кваса. Мне с готовностью вручают. Еще в руках Ворона узнаю по этикетке первоклассное французское шампанское. Молча подаю бутылку Васильеву.

— Не привыкли вы, старшина, к королевским напиткам,— от всей души смеется полковник.

Однако Ворона не легко переубедить. Он приказывает весь свой запас погрузить на наш танк. Васильев благодарит его, но берет только три бутылки.

Мы прощаемся.

— Так, значит, диалектика? — говорит Васильев Ворону.— Ну, если так, то воюете правильно. Главное все время ищи, наблюдай и выбирай лучшее; вот тогда наука будет верной.

Едем к нашему полковнику — артиллеристу, командиру гаубичного дивизиона. Он начальник этого участка. Старик браво докладывает Васильеву об обстановке. Васильев спрашивает его о состоянии узла обороны.

— Отец родной! — восклицает старик.— Я могу положить здесь целый немецкий танковый корпус, только дайте снаряды.

Он в восторге от КВ, присланных ему Васильевым в критический момент.

— Это же не машины, а крепости! — обращается он ко всем.— Фашисты клевали, клевали, а им хоть бы что. Развернется, ухнет — и нет танка у немца. Заметно одно,— говорит он Васильеву: — экипажи-то ими не совсем еще овладели...

— Верно, — соглашается Васильев.— Только перед войной их получили.

— Эх, если бы мы к началу войны получили их штатное количество да освоили хорошо, дали бы перцу германцу. Ведь, черт возьми, в первую германскую мы имели на стрелковую дивизию только одну батарею 122-миллиметровых гаубиц, а теперь...

Из рассказа полковника выяснилось, что и здесь танки, по приказу Попеля, отбивали атаку огнем с места из засад. Васильева это весьма заинтересовало. О том, что Попель применил тот же тактический прием и на северном участке, у Волкова, полковник еще не знал. Меня сначала очень удивило, почему Попель не сказал ему об этом. Я понял, в чем дело, только вернувшись с Васильевым на командный пункт и услышав его разговор с Попелем.

Спрыгнув с башни моего танка, Васильев сказал Попелю:

— Товарищ бригадный комиссар, я научное открытие сделал, по вашей части, а потому требую авторитетного заключения.

— Какое же?

— Век учись, а дураком помрешь...

— Вот как! — смеется Попель.— А точнее?

— Точнее — диалектика, как выразился мой знакомый, старшина Ворон. Но если говорить серьезно, я лишь сейчас, после последней отбитой атаки в десять раз превосходившего нас силой противника,