Хоменко замялся. Я чувствовал, что парень хочет мне что-то сказать, но почему-то смущается. Мы уже с ним прощались, когда он вдруг, покраснев, выпалил:

— Приходи сегодня вечером к нам на свадьбу…

На заводе все знали, что Хоменко и Вера никак не могут решить, что им делать — жениться сейчас, или ждать окончания войны.

— Как же это вы, наконец, решились? — засмеялся я.

— Понимаешь, какое дело… — Он запнулся в смущении, а потом стал в горячности уверять меня, что не хотел связывать Веру, так как боялся, что скоро придется покинуть ее — вот потому и колебался. Но Вера вчера узнала, что он уходит в армию и твердо заявила, что в таком случае надо вопрос решить сейчас же и вообще все эти колебания — глупости.

На каждом партийном собрании нашей заводской группы танкистов мы говорим, что сейчас нет ничего более важного, в Одессе, чем делать танки, однако про себя все-таки думаем, что водить танки в атаку гораздо важнее. Как только мы начинаем комплектовать экипаж очередного танка, не оберешься обид, огорчений, жалоб. Особенно досаждают мне ученики-ремесленники. Их работает у нас уже человек пятьдесят. Братья Мишка и Васька прохода мне не дают, все уверяют, что они уже выучились на башенных стрелков.

— Если сомневаетесь, спросите старшину Гадючку, — заявляет старший, а младший тут же опрометью кидается за Микитой, уверенный, что тот поддержит их.

Сколько раз объяснял я этим ребятишкам, что не имею права зачислять их в боевое подразделение, что в бою танк может загореться и если кого-нибудь ранят, другой обязан вытащить его из горящей машины, а для этого нужны и сноровка и сила — ничего не помогает. По представлению этих завсегдатаев кино на Ильичевке, пойти в бой то же самое, что в выходной день на лузановском пляже завладеть заводской яхтой и умчаться в море с попутным ветерком, воспользовавшись тем, что Федя, наш яхтклубовский капитан, отвернулся, заговорившись на пляже с приятелями.

Когда я прикрикнул на них, пригрозил, что, если будут надоедать, прогоню из цеха, они стали подсылать ко мне ходатаев — то кого-нибудь из старых мастеров, дружков своего деда-кузнеца, ушедшего в ополчение, то Веру, которая как комсомольский секретарь покровительствует этим юнцам. Добиваясь зачисления в экипаж, мальчики пустили в ход и письмо своего деда, в котором тот имел неосторожность написать: «А в случае чего, так бейте, хлопцы, врагов наших и за меня».

Но больше всего надежд они возлагают, конечно, на Микиту, своего наставника и друга. В обеденный перерыв их часто можно видеть втроем, сидящими на корме монтируемой машины за сочинением очередного послания деду Подписывая последним это коллективное сочинение, Микита громогласно объявляет на весь цех что-нибудь в таком роде.

— Всякая умная бумага оканчивается точкой. Це значит: все ясно, понятно и решено. Точка, хлопцы, в каждом диле, як сало для хлеба.

В работе Микита не дает своим питомцам никаких скидок и они в своем рвении заслужить у него похвалу обгоняют взрослых слесарей. Особенно высоко поднялся в их глазах авторитет Микиты после того, как тот вернулся от Осипова в обгоревшем комбинезоне, с обожженными руками.

Я просил его поговорить с ребятами, убедить, что на танке в бою не так уже весело, но Микита подвел меня.

— Не бачили ще шмаленого волка? А я, хлопцы, второй раз его побачил и в общем ничего, жив-здоров, — заявил он своим питомцам.

Тогда я решил прибегнуть к последнему средству: сказал ребятам, что назначаю обоих на танки БТ-5, вероятность восстановления которых была очень сомнительной. Но на следующий день, посмотрев в левый угол цеха, где стояли старые, обгоревшие БТ-5, я понял, что просчитался. В этом углу ремесленники кишели, как в муравейнике.

На машинах, считавшихся безнадежными, работало вдвое больше людей, чем на других. Микита заявил мне, что он тут не при чем: над БТ-5 взяли шефство комсомольцы, постановили восстановить их в кратчайший срок.

Противник не выводит из боя своих дивизий. Он пополняет их резервами на месте, не дает нам ни одного часа передышки. С утра до вечера по всей дуге переднего края гремит канонада. Раньше на заводе слышен был только гул наших береговых батарей. Теперь в многоголосом хоре артиллерии мы ясно различаем голоса не только нашей полевой артиллерии, но и артиллерии противника.

К канонаде на заводе уже привыкли. Больше тревожат минуты тишины, внезапно наступающие после шквального огня. Все уже знают, что эти паузы означают атаку. Томительно тревожна эта тишина. Ведь на некоторых направлениях от нашего завода до переднего края всего 7–8 километров.

Если бы существовал такой манометр с двумя стрелками, из которых одна отмечала обстановку передовых позиций обороны, а другая напряженность работы на заводе, то обе стрелки одновременно подскакивали бы к красной черте предела.

О том, что происходит на фронте, мы узнаем тотчас же от экипажей, возвращающихся со своими машинами после боя на завод.

То и дело у заводских ворот гудят танки, слышны возгласы рабочих, выбегающих из цеха узнать, чьи танки вернулись, подбитые или целые, не убит ли, не ранен кто из танкистов.

— Трофеи! Трофеи!… Наши приехали!.. Мой танк!..

Танк Кривули, лязгая гусеницами по каменному настилу двора, буксирует две немецкие пушки. За ним еще танк. На корму уже вскочил слесарь-бригадир Трофименко. Держась за башню, он кричит:

— Оба мои приехали… девятый и десятый.

Танки заходят в проворно распахнутые девушкой-охранницей ворота цеха. Кривуля соскакивает с машины.

— Как обстановка? — спрашиваю я.

— Тяжелая! Противник атакует беспрерывно, прет лавами, бросает в атаку по полсотне танков. Держимся на окраине Выгоды.

Оба танка, которые привел Кривуля, к утру должны, вернуться в Выгоду отремонтированные, заправленные горючим и снарядами. Теперь наш завод не только ремонтная база, но и пункт заправки. На рассвете после испытания отремонтированной машины на глиняном карьере, после пристрелки и выверки орудий, машина идет на заправку в садик у фабрики-кухни, а оттуда уже прямо в бой.

Кривуля привез письмо от январцев-ополченцев, адресованное коллективу завода. У одной из ремонтирующихся машин, под маскировочным абажуром, начальник цеха читает это письмо собравшимся в круг танкистам, рабочим, мастерам.

«Нам, ополченцам-январцам, товарищи танкисты каждый день привозят с завода хорошие вести: