У нее стали дрожать веки, закапали слезы. У напарницы, стоявшей рядом, опираясь на носилки, глаза тоже намокли. Мне очень хотелось сказать им что-нибудь ободряющее, но получалось это у меня плохо. Я засмеялся и сказал, что война вовсе не такое уже страшное пекло, как думают женщины, что там окопы роют, в которых можно хорошо укрыться, — и осекся, почувствовал, что шучу глупо.
— Я понимаю, что беда большая пришла, всем надо итти воевать. Надо — так надо, но только не думаю, чтобы Антон вернулся, — сказала Евдокия Федоровна. — Вы же знаете, какой он человек — за спину другого не спрячется. Он пишет мне: «Ты, старуха, не волнуйся, я хорошо себя чувствую, товарищи со мной хорошие, ночью все вокруг меня кружком собираются — днем-то нам нельзя собираться вместе». Любят его все, хоть звания у него нет, но он у них вроде за самого старшего — батей зовут… Да и как его не любить! Он о себе и не думает — все о людях. Вот как раньше бывало…
Я чувствовал, что ей очень хочется поговорить еще о своем муже, рассказать мне, какой он хороший, как его всегда все любили, но из рупора, висящего на угловом здании, загремел голос диктора, передававшего обращение горкома партии:
— Граждане! Город в опасности!.. Укрепления, которые вы строите, еще далеко не закончены, а уже нужны нашим бойцам — защитникам города, — и обе женщины, подхватив носилки, поспешили к кучам вывернутого из мостовой булыжника.
* * *Все взоры обращены на нас: сумеем ли мы к приближающимся дням решающих боев за город дать обещанные командованию танки, минометы, бронепоезд!? Особенно все ждут танков. «Ну, когда же будут танки?» — это первый вопрос, который задают мне все без исключения — и работники штаба, и командиры, прибывающие в штаб с переднего края. О каждом отремонтированном танке я должен докладывать лично командующему по телефону прямо из цеха. А докладывать пока не о чем. В танковом цеху положение такое, что можно притти в отчаяние. Боюсь, что все наши планы и надежды рухнут.
Моторы разобранных танков оказались настолько сработанными, что поршни в цилиндрах болтаются, как языки пожарных колоколов. По формулярам, обнаруженным в некоторых машинах, видно, что срок эксплоатации их вышел еще перед войной или в самые первые дни войны. Война заставила эти машины работать до последнего вздоха. Изношенные моторы разбрызгивали масло, и оно разъело всю изоляцию электропроводки.
Цех завален разобранными моторами и коробками машин. Произведена дефектировка, составлена номенклатура необходимых для ремонта деталей, но что делать дальше? В городе нам не удалось найти ни одной запасной детали. Положение осложняется еще тем, что приходится иметь дело с разнотипными танками.
За подписью командующего послана радиограмма в Москву, но о том, чтобы ждать запасных частей из центра, не может быть и речи. Пробуем изготовлять их сами.
Главная трудность — отсутствие материала для изготовления некоторых важнейших деталей. Без поршневых колец мы не сможем восстановить ни одной машины. А специального чугуна, необходимого для отливки этих колец, а городе нет. После долгих споров на технических совещаниях Пантелей Константинович взялся испытать соединение халиловского чугуна со сталистым, с присадками никеля, кремния, марганца и фосфора. Он бьется над этим уже третий день. Это испытание — решающее для нас. Мы непрерывно бегаем в литейный цех. И каждый раз, все равно, днем или ночью, застаем Пантелея Константиновича в одном и том же положении у тигля кипящего чугуна. Стоя на четвереньках в формовочной пыли, он не отводит глаз, защищенных синими очками плавильщиков, от земляной воронки формы, в которую проваливается расплавленный металл.
— Ну, как? — с тревогой спрашиваю я.
Пантелей Константинович досадливо отмахивается. Форму заливает старик-литейщик, давным-давно ушедший на пенсию и теперь вернувшийся на завод, чтобы помочь нам. Мы с Микитой присаживаемся на корточки и тоже, затаив дыхание, следим за тонкой золотистой струйкой расплавленного металла.
— Стой! Стой! Не годится, форма развалилась. Масла мало;— кричит вдруг Пантелей Константинович.
Он садится на пол, снимает очки и вытирает глаза от заливающего их пота.
Масло у нас на вес золота. Весь город объездили в поисках его, собирали по стакану.
Мы с Микитой тихонько вздыхаем. Потом Микита толкает меня локтем и показывает глазами, что надо уходить — все, мол, ясно, отливка бракованая и нечего нам тут раздражать своими вздохами и без того раздосадованных литейщиков.
Ни слова не говоря, мы уходим. Все еще сидящий на полу Пантелей Константинович словно не замечает нас.
Вчера вечером в кабинете директора происходило совещание по поводу наших неудач с кольцами. Они не пружинили, «садились» при нажатии. Были собраны все инженеры, мастера и рабочие, знающие литье. Опять начались споры. Пантелей Константинович схватился за поданную кем-то мысль отливать каждое кольцо отдельно в эллипсовидную форму, чтобы после отливки колец делать вырезку в эллипсе. Дело сложное, тяжелое, но другого выхода не нашли.
* * *Нежданно-негаданно в середине дня на заводе появился контр-адмирал.
