Катя оценила умение местного дизайнера создавать настроение: неяркий свет, стены под старый кирпич, деревянные столы и стулья, настоящий огонь потрескивает в камине. Женщина с лукавой улыбкой посмотрела на Сокольского.
— Ресторан, каминный зал… Вы же предлагали кофе!
— Вы считаете, что кофе здесь не подадут? — спросил он, едва заметно улыбаясь.
Ей нравилась его уверенность. Ничто она так не ценила в мужчине, как умение принимать решение, без страха перед ответственностью, без сомнений и метаний. Сокольский, по её мнению, стоял где-то очень рядом с совершенством. И то, что сегодня он под пальто надел спортивный пиджак, из-под которого виднелся тонкий бадлон цвета слоновой кости, ей тоже понравилось, потому что делало его мягче и ближе, ровно настолько, чтобы расположить к себе женщину. Что уж говорить о том, что всё его внимание принадлежало ей?
— Игорь! — Она загадочно улыбнулась. — Может, нам пора перейти на "ты"?
— Как пожелаешь, Катя, — ответил он, глядя на неё блестящими глазами.
Обед рисковал затянуться, но Катя не торопилась. Помощник Горюнова не имел над ней никакой власти, и не мог призвать её к ответу за опоздание.
Сокольский сегодня тоже не спешил. Он специально выделил время для того, чтобы ближе познакомиться с Катей. Правда, с самого начала всё шло не совсем так, как он рассчитывал. Вместо того, чтобы подводить разговор к тому, что его интересует, он наслаждался видом этой женщины, её необычным лицом, интимной улыбкой, её кошачьими движениями, её яркими глазами, такими синими, что можно было заподозрить, не носит ли Катя цветные контактные линзы. Но нет, почем-то Сокольский был уверен, что в Кате всё настоящее, естественное, и тем более привлекательное. Она даже ложечку подносила к губам так, что он невольно следил за ней взглядом.
Это происходило вопреки всем правилам, ведь Катя — помощница Горюнова, его сообщница. Она была в курсе, чем он занимается, знала, что по его приказу убивали людей. Но она оказалась достаточно циничной, чтобы оставаться его доверенным лицом. Сокольский всегда считал, что люди, которые знают о совершающихся преступлениях, и молча соглашаются с ними, ничуть не лучше убийц, даже если сами не нажимают на курок. Тем более, его должна была отталкивать женщина, способная ради поощрения садистских выходок хозяина, подставить любого человека, как уже дважды подставила Ольгина. Она помогала Горюнову сбывать оружие и взрывчатку, и значит, косвенно была виновна в будущих убийствах, которые совершались этим оружием.
Но Катя не только не отталкивала, она привлекала. Он знал, что позволяет наваждению опутывать себя и завлекать всё глубже, как водовороту, и не пытался этому препятствовать. Он протягивал руку, касался её запястья — и выбрасывал из головы всё, что окружало Катю до того мига, в котором они находились сейчас. Он смотрел на неё, и она видела, что этот мужчина признаёт её самой желанной из всех женщин. И он сам понимал, что она это видит.
Может быть, именно такие моменты подкупают женщину больше всего: осознание того, что весь мир для сидящего напротив человека сомкнулся на одной тебе? Никто до него не смотрел на неё, как на единственную. И Катя, сама того не осознавая, тянулась навстречу. Её губы размыкались, тело становилось гибким и мягким, готовым подчиниться…
Настойчивая музыкальная фраза смартфона вернула Сокольского к действительности, словно он достиг дна — и водоворот ослаб, позволив вырваться на поверхность.
— Извини, — мягко сказал он Кате, и ответил на звонок.
— Это Малышев! — Знакомый голос отрезвил окончательно. — Прости, что мешаю. К нам пришёл некто Павел Артемьевич Захаров.
— Вот как! — Сокольскому это имя было хорошо знакомо от Ольгина. — По какому поводу?
Катя, безошибочно почувствовав, что поле притяжения между ними прервалось, взяла ложечку на длинной, тонкой ручке, и не спеша кушала десерт, внимательно слушая обрывки фраз и пытаясь по ним понять, с кем он разговаривает. Уж не с другой ли женщиной?
— Этот Захаров утверждает, — продолжал Малышев, — что был свидетелем убийства Альберта Иванченко, и может указать место, где спрятано его тело. Что делать? Вы вроде бы не хотели ворошить этот эпизод раньше времени.
— Почему он пришёл именно к тебе? — спросил Сокольский, подумав про себя: уж не Ольгин ли постарался вразумить Пашу, чтобы тот явился с повинной?
— Он искал того, кто вёл дело о пропаже Иванченко. Ему указали на меня.
— Это очень кстати, — признал Сокольский. — Я постараюсь подъехать в течение получаса.
— Буду ждать, — подтвердил Малышев, и они закончили разговор.
— Дела? — спросила Катя, и коснулась приоткрытыми губами края ложечки, глядя при этом на Сокольского.
— Увы! — Он криво улыбнулся, чувствуя, что очарование рассеялось, и он думает уже совсем не о сидящей напротив женщине. — Обеденный перерыв закончился, и мне об этом недвусмысленно намекают.
— Поймаешь мне машину? — попросила она, легко соглашаясь прерваться. — Тут недалеко, доберусь сама.
Когда они выходили из ресторана, Сокольский снова заметил чёрный Джип. "Номера те же. Что-то им надо, и скорее всего от Кати, а не от меня", — подумал он.
Погода была скользкая и ветреная. Он взял секретаршу Горюнова под руку и повёл к своей машине.
— Не надо никого ловить, я тебя сам подвезу.
— Ты же торопишься?
— Вся прелесть начальственного положения состоит в том, что ты нигде не опаздываешь, — возразил он. — Ты задерживаешься. Подождут. Садись. — Он помог ей расположиться на сидении и захлопнул дверцу. — Сходим куда-нибудь вечером?
— Вечером? — Она мечтательно задумалась. — Приходи ко мне. Адрес говорить бессмысленно, ты наверняка его знаешь.
Сокольский не стал отрицать очевидного.
* * *
Растерянный Паша сидел на стуле, комкал в руках кепку и вздыхал время от времени, так что его могучие плечи то поднимались, то опускались. Сокольский кивнул помощникам Малышева и прошёл к столу.
— Приветствую! — Он обменялся с Малышевым рукопожатием, потом взял стул за спинку и крутанув его на одной ножке, сел верхом, прямо перед Пашей. — Здравствуйте, Павел Артемьевич. Я — Игорь Сергеевич Сокольский,
