Вокруг росли деревья и кусты. Позади, на открытом месте, ползал вперёд и назад бульдозер. Никто за ней не гнался. Где она — Верка не понимала, но инстинктивно чувствовала, что ей надо держаться подальше от этого места, и стать как можно незаметнее. По счастью, её куртку покрывал слой грязи и она не выделялась ярким пятном на тонким слое снега.

Дрожа всем телом, Верка отползла от дерева, стараясь держаться в его тени, поднялась на ноги и пошла в противоположную сторону. Голова кружилась. Верке казалось, что она должна сойти с ума от холода и страха, но она шла, сперва пошатываясь и еле переставляя ноги, потом побежала, сама не зная, откуда берутся силы. Страх и желание жить гнали её — и она продиралась сквозь тёмные кусты, спотыкаясь и падая, поднималась и снова бежала. Сердце колотилось как бешеное, горло сдавливало болью, лёгкие работали с надсадными хрипами, но она не останавливалась, пока не выскочила на открытую полосу, и споткнувшись, оказалась на твёрдом и гладком асфальте, даже не различив боль падения от остальных ощущений.

Никто не преследовал её. Отдышавшись, Верка поднялась на ноги, натянула на голову капюшон и обхватив себя руками, пошла по краю шоссе, надеясь, что рано или поздно кто-то подберёт её, или хотя бы скажет, где она находится.

Глава вторая. Некоторые аспекты осознанного выбора

Хорошо жить в центре Питера. Шумно, интересно. Ещё мальчишками, они с братом пробежали весь канал Грибоедова от Фонтанки до Мойки за полчаса, трижды чуть не попали под машину, насчитали 14 поворотов, 16 спусков к воде и 21 мост.

Этот канал, проложенный по руслу речки с красноречивым названием Кривуша, до 14-ти лет был главной артерией их жизни. Они знали, какая гранитная плита набережной с какого конца торчит или проваливается, не спотыкаясь даже с закрытыми глазами. Им было ведомо, сколько булыжников на пологих пандусах к воде, по какому переулку проще попасть на Садовую, или на Канонерскую, а какой закончится тупиком через сотню метров. Они катались на трамвае вокруг Покровского сквера, сбегали из школы с высокими окнами на Крюковом канале, и возвращались на канал Грибоедова, прокладывая затейливые маршруты через проходные дворы вместо того, чтобы пройти прямо.

Время учёбы в ВУЗе совпало с серединой 90-х. Именно тогда старая набережная снова стал их местом прогулок. Точнее, один её отрезок между Львиным и Банковским мостиками. Это был недолгий период самодостаточности, когда почти всё свободное время братья проводили плечом к плечу, не нуждаясь в посторонних компаниях. Несколько лет до этого они прожили в разных городах, встречаясь от случая к случаю, и теперь отыгрывались за время вынужденной разлуки.

Истёртые гранитные плиты стали местом их диспутов, вроде того, который припомнился Сокольскому сегодня…

— Вот, возьми! — Олег сунул ему в руку пачку новых носовых платков. — Совсем одичал в своей Старой Руссе.

Игорь скрыл улыбку. Ему было забавно, что брат его воспитывает. Платки он сунул в карман куртки.

— Носом не шмыгай, водку не пей, матом не ругайся, девочек не щупай, — пошутил он. — Никакой свободы!

Но Олег его шутки не принял.

— Человек должен сохранять достоинство и уважение к себе самому, — строго выговорил он, и пошёл вдоль канала, на ходу касаясь пальцами изъеденного сыростью чугунного ограждения. — В том числе, и в мелочах.

— Олежек! Ты прям хочешь всё и сразу! — Успевший попробовать и водку, и наркоту (ни то, ни другое не понравилось), Игорь ощущал себя несоизмеримо опытнее брата. Что тот мог знать о суровых законах жизни, воспитываясь в интеллигентной семье, где лишней соринке не давали долететь до пола?

Олег посмотрел на него всё теми же строгими глазами.

— Всё и сразу, — повторил он. — Кто-то должен этого хотеть. И так бардак в стране делается.

— А, то есть, это ты за страну радеешь! — Игорь сунул руки в карманы потёртых джинсов и прислонился боком к ограждению, разглядывая облупленное крыло грифона на Банковском мостике.

— Кто-то должен напоминать людям, что надо жить честно, выполнять взятые на себя обязательства, оставаться людьми, — не поддался на его легкомысленный тон Олег. — Этого можно добиться, если каждый усвоит: ни одно противоправное действие не останется втайне, а значит, без наказания.

— Ловить за руку? — иронично переспросил Игорь, и посмотрел на брата прищурившись.

— Этого мало, — тот не среагировал на его иронию.

Олег двинулся в обратную сторону. Игорь пристроился рядом, и некоторое время они молча мерили шагами вылизанные временем гранитные плиты.

— Нужна такая система, при которой человек только задумал обмануть, а его предупредили, — снова заговорил Олег. — В масштабах страны это в первую голову касается бизнесменов, "новой элиты", политиков. С них будут брать пример рядовые граждане. Надо, как говорила наша мама, "починить голову". Вот увидишь, такой подход подействует. Никто не станет отягощать свою совесть, зная, что всё равно уйти от ответа не удастся. Всем будет лучше.

— Типа, профилактические меры? — Игорь не мог удержаться от скептицизма, брат казался ему наивным романтиком. — Спустись на землю, мечтатель! Если бы разъяснительная работа помогала — всем нам давно стало бы лучше. Или у тебя есть более надёжный способ?

Он по привычке шмыгнул носом, покосился на брата и выудил из кармана один из платков.

— Пока нет, — признался Олег, не заметив его жеста. — Но я непременно его найду…

Сокольский открыл глаза, отвлекаясь от воспоминания. За окном — ни день, ни ночь, нечто среднее, серое и пасмурное, кроме затянутого тучами неба и угла кирпичной новостройки — ничего не разглядишь. "Это вам не канал Грибоедова" — подумал он и взялся за телефон.

— Матвей! Кто у тебя там под рукой? Пригони сюда, я дам ключи. Надо кое-что привезти с квартиры моего брата… Да есть одна идея… Нет, пока ничего конкретного не скажу. Но ты узнаешь первым, если я что-нибудь нарою. Удачи!

Он опустил руку на одеяло. "А ведь ты нашёл способ, — подумал он, возвращаясь мыслями к диалогу с братом. — Опасный для тебя самого. Но кто сказал, что бороться с человеческими пороками — лёгкая задача?"

* * *

— Я вас внимательно слушаю, товарищи офицеры!

Генерал Дмитрий Иванович Чёрный провёл по столу пухлой ладонью, видимо рассудив, что подчинённые сами решат, кому брать слово. Баринцев посмотрел на Мотю.

— Полагаю, у майора Киппари уже есть некоторая информация, — серьёзно сказал он, очень надеясь, что это действительно так.

— А? — тот оторвался от созерцания бумаг в своей папке и вылупился на Баринцева. — Ну да! Только это не информация. — И снова уткнулся в папку.

Баринцев поджал губы, готовый сокрушённо покачать головой: общаться с начальством Мотя не умел. Генерал трогал нижнюю губу, что служило нехорошим признаком.